18+

Галина Рассказова

Галина Рассказова

Галина Рассказова о своей американской истории, двух семьях и журналистской славе

Текст: Ирина Цыпленкова
Фото: Роман Кордонский
 
Досье КС

Галина Рассказова
Город: Хабаровск
Должность: маркетолог филиала «Катрен» в Хабаровске
Увлечения: пилатес, путешествия, философия Азии, сноуборд

 

КС:Галина, насколько мне известно, в старших классах школы Вы ездили на год в США по программе обмена. Расскажите, как так получилось: родители отправили, сами захотели или как‑то ­иначе?
Галина: Да, действительно, в 1999‑м году я уехала по программе обмена учиться в американскую школу. Тогда появилось новое направление — на несколько месяцев отправлять школьников и студентов за границу учиться. И вот как‑то черт меня дернул пролистать журнал, в котором я увидела очень красивый заголовок «Обучение за границей в лучших школах Америки». Маме принесла, положила перед ней, сделала большие глаза и жалобным голосом сказала: «Мама, я так хочу-у-у». И вот, летом 1999‑го меня отправили в Америку. Собирали нас в Нью-Йорке, там была насыщенная программа, экскурсии. Мы даже успели подняться на статую Свободы, еще до того, как ее закрыли. Было очень много людей из разных стран, и после Нью-Йорка всех нас рассылали по разным школам и городам. Меня и одну немку — ее звали Випке — отправили в штат Массачусетс, в город Амхерст. В этом городе было целых четыре института и одна средняя школа, в которой мы и ­учились.
 
КС: Вы жили в семье или в ­общежитии?
Галина: Меня и Випке поселили к американской бабушке. Нам по семнадцать, а ей — семьдесят семь. Уровень английского у нас с Випке был одинаковый: одна со словарем немецко-английским, другая — с русско-английским. Мы общались то по‑русски, то по‑немецки, в смеси с английским, постепенно стали друг друга понимать. Прошел адаптационный период, мы начали ходить в школу. В какой‑то момент бабушка стала нас гонять: все, что мы делали, ей не нравилось, все ей было не так, и вообще казалось, что она немного сумасшедшая. И мы с моей немочкой нашли себе новую семью. Как говорится, не отходя от кассы (смеется). Дело в том, что у нас уже под конец второго месяца появилось много знакомых, ведь все нами интересовались: какие‑то две иностранки, толком не разговаривают по‑английски, да еще и в школе американской учатся. Одна длинная, светлая, а другая маленькая, черненькая, все время ходит на каблуках и в коже. В России кожаные сапоги, куртка — это нормальное дело, а там на меня все косились и, наверное, мечтали натравить «Гринпис» (смеется). Хотя впоследствии я одумалась и перестала все это носить. Так вот, мы начали активно общаться и спрашивать, может ли нас кто‑то приютить. В школу нас возили, как в американских фильмах, на желтом автобусе. Однажды мы разговорились с водителем, Биллом, и он пригласил нас на День благодарения познакомиться с его семьей. У Билла был сын Майк, ему было 14 лет на тот момент, и жена Сьюзи. Билл оказался каких‑то давних русских кровей, но по‑русски он не говорил: его семья перебралась в Америку четыре поколения назад. Однако какая‑то русская теплота в нем, видимо, еще осталась, и они нас приютили. Мы переехали к ним жить, встречали Рождество, ходили в школу, знакомились с ­ребятами.
 
КС: Галина, Вы жили в незнакомой семье, плюс языковой барьер, плюс чужая страна… Как Вы адаптировались к новой обстановке? Что было самым ­сложным?
Галина: В первое время было очень сложно разговаривать. Но потом мы с Випке перестроились, я начала думать не по‑русски, и месяца через три мы уже разговаривали на уровне американцев. В принципе адаптации как таковой не было. Наверное, я такой человек: уехала и забыла. Да, звонила, писала письма в Россию, но сильно не грустила. А вот привыкнуть к образу жизни было нелегко. Например, когда мы пришли к нашей второй семье на День благодарения, у них все было как надо: индейка под клюквенным соусом и так далее. Когда они взялись за руки и сказали: «Давайте помолимся», мы с немкой были единственными, кто не закрыл глаза, а смотрел друг на друга с выражением шока. Потом еще выяснилось, что они ходят в церковь. В воскресенье к восьми утра. Что делать — и мы пошли. Кстати, там нет чисто христианских или католических церквей, церковь на всех «общая». В целом очень интересное место, но не в восемь утра в воскресенье. Так что однажды я решила сделать взрослый шаг и сказала: «Я не пойду». В ответ на это со мной месяц не разговаривали. Еще я часто отпрашивалась на какие‑то вечеринки. Как‑то сказала, что приеду к одиннадцати, но вернулась около часа ночи. Захожу как мышка, даже без света. И тут включается лампа, знаете, как в фильмах. Билл и его жена Сьюзи сидят на диване, и говорят мне: «Галина, ты нас очень подвела». Я уж испугалась, думаю, что же я такого наделала. Оказалось, что если ты сказал, что будешь к такому‑то времени, то задерживаться нельзя. И снова со мной неделю не разговаривали. Как в Японии — наказание молчанием. Еще посадили под домашний арест, но это мне не помешало развлекаться в школе ­(смеется).
 
КС: В вашей школе учились в основном американцы или ученики, приехавшие, как и Вы, по ­обмену?
Галина: Штат наш был не классически американским, а Старой Англией, где много школ, университетов. Туда переезжало очень много студентов со всего мира. Наша школа была очень колоритной: там, помимо меня, была одна русская, пара немок, очень много ребят из стран Африки — они учились в 9–10‑м классе, а им было по 20–25 лет. Было много учащихся из Индии, Непала, Латинской Америки. Наверное, это и стало основной причиной, что скучно нам не было никогда: мы узнали огромное количество культурных особенностей разных народов. У нас были африканские вечеринки, мы ходили в гости к монахам-буддистам. После того как программа закончилась, мы некоторое время еще переписывались с Випке и пришли к выводу, что, кроме нашей «семьи», у нас американских друзей‑то и не было. Зато было много друзей африканцев, ­индусов.
 
КС: А к школе трудно было ­адаптироваться?
Галина: В школе был кабинет, который назывался «Центр поддержки иностранных студентов». Там проводились персональные занятия. Студенты-волонтеры из ближайших университетов в свободное время приезжали, помогали с уроками, объясняли, если кто‑то не понимал, переводили, помогали поставить ­произношение.
 
КС: Расскажите, пожалуйста, как был построен ваш учебный процесс? В чем отличия от российской системы ­образования?
Галина: В Америке, в отличие от России, нет такого понятия, как первая и вторая смена. Дети учатся достаточно долго: с 9‑ти утра до 4‑х часов дня. У нас каждый день было 5 предметов, уроки длились больше часа. Были перемены и большой перерыв на обед. Мы учились по триместрам — это три с половиной месяца. Таких каникул, как в России, там нет: между триместрами детям дают отдохнуть буквально недельку, и несколько дней отдыха есть на рождественские праздники. Каждый триместр мы выбирали новые предметы. В Америке система обучения построена не так, как в России. Нет такого, что с 1‑го по 11‑й класс — математика, с 5‑го по 11‑й — химия и физика. Биология, например, там только в 10‑м классе, а физика — только в 12‑м классе. Нет такого, чтобы школьники изучали предметы годами и выходили из школы специалистами по нескольким дисциплинам. Американская система направлена на то, чтобы точечно дать все основы. Еще интересно — там нет такого предмета, как английский язык. В России есть такое понятие, как «русский язык и литература», то есть предполагается, что в рамках этой дисциплины язык познается через литературу. У американцев язык представлен в пяти вариациях: театральная студия, журналистика, афроамериканское искусство, литература Европы и что‑то еще. Там не учили английскому в целом, и правил не было. Если такое есть, то, скорее всего, в начальной ­школе.
 
КС: А любимые предметы у Вас ­были?
Галина: Ну, история была очень интересной. На мой взгляд, это был лучший предмет из тех, которые я взяла. Ее вел афроамериканец, он очень любил свою страну, а я как раз попала на тему «Вторая мировая вой-на». На своем ломаном английском я пыталась ему доказать, что мы круче, чем они (смеется). И всегда получала тройки. Ну, не выше «В» с минусом. Оценки там другие — не цифры, а буквы. «А» — это «отлично», «В» — «хорошо», «С» — «удовлетворительно», также есть плюсы и минусы. Оценки «D» (неудовлетворительно) и «F» (единица) ставят очень редко, как правило, если человек вообще на предмет не ходил. Физика тоже была интересной и познавательной, но трудно, когда на иностранном языке тебе пишут все формулы, расшифровки. На химии был забавный случай, который я на всю жизнь запомнила. Имя «Галина» у них вообще ни с чем не ассоциируется, и однажды учитель химии спросил меня: «А Вас назвали, наверное, в честь элемента гелий?» (смеется). Я немножко поучилась, а потом поняла, что мне это не надо. В России я закончила 10‑й класс, и в Америке меня взяли в 11‑й, так как сразу в 12‑й, выпускной, класс не могли принять по возрасту. Так что оценки мне никуда бы не засчитались, и я решила изучать предметы, которые никогда не изучила бы в России. Я записалась на американскую литературу, в театральную студию, кружок журналистики, на танцы, на фотографию и на ­кулинарию.
 
КС: И это всё преподают в рамках школьной ­программы?
Галина: Да! На выпуске у ученика должно быть некое портфолио предмета, должно быть определенное количество часов каждой дисциплины. Например, нужно, чтобы за 11‑й класс у тебя было некое количество часов истории, но ты можешь выбрать, какую историю изучать: мировую, историю Америки или какую‑то еще. Мне кажется, если бы такое ввели в России, люди бы выпускались из школы действительно подготовленными к дальнейшей жизни. Выходя в 18 лет из американской школы, ты на хорошем уровне владеешь камерой, умеешь готовить, писать статьи, можешь выучить несколько языков, знаешь американскую историю. В школе фотографии нам выдали механические камеры, учили проявлять пленки, накладывать эффекты. В театральной студии мы заучивали монологи, выступали, нам за это ставили оценки: за умение держать себя на сцене и так далее. Кружок журналистики — это отдельный разговор. Напомню, я приехала из России, которая в 1999 году еще не была американизированной, и у нас были некоторые «правила поведения в обществе»: например, девочка всегда должна была быть одета чисто и красиво — белые воротнички, юбочки, красивые сапожки. А в Америке девочка могла прийти в мятой пижаме и с большой цепью на шее в палец толщиной – меня это повергало в шок. Я написала об этом статью. Кружок журналистики вели не просто так: все статьи, которые были в этом кружке написаны, отправлялись в школьную газету. И мою статью отправили в тираж 3000 экземпляров, на каждого школьника. Ее прочитали все. Так вот, после публикации моей статьи ко мне подходили и говорили: «Да, вот мы так ходим, а ты просто зажатая, да еще и ходишь в коже» (вот покоя им не давали мои сапоги!). Я не жалею об этом, было ­весело.
 
КС: Когда приехали в Россию, какие у Вас были ощущения? Хотелось ли вернуться в Америку или Вы вздохнули с облегчением, оказавшись на ­родине?
Галина: С одной стороны, я была рада вернуться, с другой — у меня были странные ощущения. Я чувствовала себя уже не совсем русской, но и не американкой. Небольшая предыстория: я улетала в Америку из Хабаровска, а рейс обратно был через Москву. Меня встречала мама, я выбежала ей навстречу радостная, в непонятной одежде: большие рэперские штаны, футболка широкая. Мама даже испугалась. А я бегу, улыбаюсь и сталкиваюсь с людьми… Вроде бы такими же русскими, как я, но неприветливыми и злыми. Видимо, из‑за этого я и разлюбила Москву. Я почувствовала, что я уже другая, меня научили быть милой и отзывчивой, пусть и пряча какие‑то негативные эмоции за улыбкой, как американцы. А тут я вдруг столкнулась со стеной. Так что потом у меня была депрессия, для которой была еще одна причина: после года в Америке мне пришлось переучиваться думать. Помню, разговариваю с мамой, а она меня не понимает. Еще раз скажу — снова не понимает. Начинаю говорить медленно, и до меня доходит, что говорю я не на русском языке, а на английском. Но потом научилась переключаться. Хотя, даже в институте никто не брал списывать мои лекции, потому что я их писала наполовину на английском. Так удобней: слова быстрее сокращаются. В общем, было ­нелегко.
 
КС: После этой программы Вы хотели продолжить опыт обучения за границей в вузе? Получилось ­ли?
Галина: Да, хотела уехать, но не в Америку, а в Австралию. Я уже все изучила, посчитала, что австралийский доллар в два раза дешевле. А в 1998–1999 годах в России был кризис. И мама на мои приставания сказала: «Отучись здесь, а потом делай что хочешь». Финансово это было ­трудновато.
 
КС: Галина, а своих детей хотите отправить учиться по ­обмену?
Галина: Да. У меня дочь, ей 5 лет, и мы потихонечку учим английский. Я ее пытаю: «Поедешь учиться? А куда поедешь учиться?» Она говорит: «Я буду с тобой». А я ей отвечаю: «Нет, давай я тебя одну отправлю». Я пытаюсь объяснить ей, что это действительно интересно, дает огромные возможности. Что мне очень нравится в американской школе — там дают попробовать каждый предмет. Немножечко химии — может, ты действительно хочешь химией заниматься. А вдруг ты терпеть ее не можешь? Но нет, ее у нас шесть лет преподают. Мне кажется, если сейчас пройтись по моему офису, вряд ли кто вспомнит какие‑то химические реакции, кроме H2O. За границей дают возможность раскрыть свой талант. Возможность жить самостоятельно тоже дают. Там ведь есть даже такие предметы, которые никакого отношения к школе не имеют. Например, на одном курсе на девочек 14–15‑ти лет надевают специальный корсет, который дает возможность почувствовать себя беременной. Потом дают макет ребенка и учат, что его нужно кормить каждые четыре часа, таскать с собой. А у нас, мне кажется, ни одна школьница таких вещей не знает. Так что я, конечно, хочу отправить своего ребенка учиться за границу как минимум в институт. Но и в школе было бы здорово дать ей поучиться, потому что иметь возможность сравнивать и мыслить вне рамок своего государства — это очень ­важно.

1615 просмотров

Поделиться ссылкой с друзьями ВКонтакте Одноклассники

Нашли ошибку? Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter.