Алексей Самошкин

КС: Вы нашли клад на своем дачном участке, и, наверное, перед тем как рассказывать о нем, стоит немного продлить интригу и рассказать о местности, где он был найден. Ведь в обычном месте необычные клады не ­найти.

Алексей: От покойного тестя у нас осталась творческая мастерская в совершенно фантастическом месте, которое называется Бахилова Поляна. Это центр Жигулевского заповедника — там находится его администрация и музей; однако сама Бахилова Поляна появилась задолго до ­заповедника.

 

КС: Судя по фотографиям, местность очень живописная, гористая — рай для ­художника.

Алексей: Да, для них это одно из самых интересных мест, можно сказать, Мекка живописцев. У Айвазовского есть картина «Волга у Жигулевских гор», и хотя он написал ее в 1887 году, это место узнаваемо до сих пор, потому что тут оно такое одно — это остров Сердыш, Змеиная гора и Малая Бахилова гора, или, как ее тут называют, Шелудяк. Вообще, название Шелудяк в русском языке обозначает «желудевую» гору, и гора с таким названием есть не только в Жигулях, но и в Пятигорске, например. Из названия понятно, что на горе растут дубы, но здесь это не могучие деревья, а густой кустарник, так что местные жители называют гору еще и Шелудивой из‑за неприглядного вида, который ей эти кусты придают. Змеиная гора тоже очень интересна — это огромная горная подкова, практически замыкающая в кольцо впадину, в которой «шапочкой» расположилась другая гора. Но, впрочем, и без этого в Жигулевском заповеднике художникам есть чем ­вдохновиться.

 

КС: И как протекает жизнь возле природного ­заповедника?

Алексей: То, что заповедник под боком, не дает жителям поселка никаких особых прав — им, как и всем остальным, надо оплатить разрешение, и только потом можно отправиться его осматривать. Есть запрет на строительство высоких зданий и другие ограничения, каких не встретить в обычных муниципальных образованиях. Но жизнь здесь действительно особенная, ведь вокруг не только удивительная нетронутая природа, но и на каждом шагу свидетельства исторических событий. Начать хотя бы с того, что в Жигулях находят немало древностей мелового периода — это и окаменевшие раковины доисторических моллюсков аммонитов и наутилусов, и отпечатки листьев древних растений в ­камне.

 

Люди издавна обживали это место, высоко оценив его природные богатства. Например, здесь есть уникальный родник, один из самых чистых в России — вода слегка минерализованная, чуть‑чуть напоминает разбавленный кисловодский нарзан. Источник называют «графским», потому что раньше эти земли принадлежали древнему роду Орловых-Давыдовых. Они, кстати, причастны к появлению другой местной достопримечательности, уже рукотворной, — 150‑летнему мосту, перекинутому через овраг. Когда‑то на нем были уложены дубовые рельсы, по которым ходили вагонетки с природным битумом — его добывали в горах и на баржах отправляли в Самару на переработку. Подобных «примет времени» в этих местах можно найти немало, и они относятся к разным историческим ­периодам.

 

КС: Ну и, конечно, ваш семисотлетний клад — тоже своего рода историческое свидетельство. Расскажете, как он был ­найден?

Алексей: В 2011 году мы отдыхали на даче, пересаживали смородину. С младшим сыном начали выкапывать кустики и наткнулись на странную монетку, на ней какая‑то арабская вязь. Потом нашли еще одну. Оказалось, давным-давно, когда тесть строил этот дом, он, копая фундамент, совершенно случайно перерубил лопатой бурдюк с монетами. Поскольку зрение у него было не очень хорошее, решил, что это плесень какая‑то белая, да и раскидал монеты вместе с землей по всему ­участку…

 

КС: То есть вы и потом монеты ­находили?

Алексей: Да, мы начали приглядываться и за сезон нашли десять монеток. Почистили их, сфотографировали, сделали грифельные прорисовки и отнесли специалистам, чтобы узнать, что именно мы нашли. Монетки эти сразу опознали: самая старая 1313 года, а последняя — 1347 года, чеканились они во время царствования хана Узбека и хана Джанибека, двух последних великих ханов Золотой ­Орды.

 

При хане Узбеке Орда переживала период расцвета: строились города, велась активная торговля, и, конечно, сбор дани с Руси — неотъемлемая часть экономики Золотой Орды. При хане Узбеке имела место очень интересная денежная система, так называемый свободный чекан: человек, у которого есть серебро, приходил на государев монетный двор, сдавал серебро, ему чеканили монеты, и определенный процент этих монет забирали в качестве пошлины в казну. Предполагалось, что система будет регулироваться самой экономикой — денег не будет больше, чем у людей есть серебра. Но однажды, уже при хане Джанибеке, наступил такой период, когда требовалось все больше и больше денег. И тогда Джанибек совершил государственную эмиссию, начеканив столь гигантское количество дирхемов, что уже при жизни хана деньги перестали что‑либо ­стоить.

 

КС: Но сейчас‑то такая древность, наверное, в ­цене?

Алексей: Самое интересное, что нет: даже в наше время чекан Джанибека практически ничего не стоит — 100–150 рублей монетка. Для историков они интереса тоже не представляют, слишком их много. Зато очень интересно держать в руках вещь, которой 700 лет. Самое потрясающее в том, что наши монеты разного чекана: самые старые происходили из Старого Сарая, древней столицы Золотой Орды, а более поздние — из Нового Сарая (Сарай аль-Джедид), который был столицей ­Джанибека.

 

КС: А каким вообще образом такой достаточно большой клад мог появиться именно в Жигулевских ­горах?

Алексей: Исходя из датировки клада, а также из того, что люди обычно сохраняли деньги в бурдюках в надежде вернуться за ними, полагаю, что клад был зарыт беженцами. После смерти хана Джанибека в Золотой Орде началась гражданская война — за 20 лет сменилось множество ханов, которые правили буквально по нескольку месяцев. Все основные политические события (читай — кровавая резня придворных) разворачивались на богатом юге, в районе нынешнего Камышина и Астрахани, так что люди оттуда бежали на относительно спокойный север. Как — естественно, вверх по Волге. И к Жигулям у них обычно кончались силы, потому что им навстречу плыли другие люди, и всякий говорил, что на севере, в Булгарии, тоже неспокойно, и там своя гражданская война. А особенность Жигулевских гор заключается в наличии множества небольших укромных долин, очень удобных, чтобы спрятать ценности. Так что клады, подобные нашему, встречаются от Переволок до самого Жигулевска. Зольное, Ширяево — везде находятся такие кошели, и датировка практически совпадает — 60‑е, 70‑е, 90‑е годы XIV века, в общем, вплоть до нашествия Тамерлана, который фактически разгромил Орду и прекратил ее существование как ­государства.

 

КС: Вы очень интересно рассказываете — чувствуется серьезная ­подготовка.

Алексей: Я думаю, такая находка всегда подвигает к изучению, рождает интерес к событиям, это нетривиально, не каждому удается найти историческую ценность. В результате мы с сыном предприняли целое историческое исследование — читали литературу, пытаясь понять, что за государство Золотая Орда, ведь ее история у нас ­малоизвестна.

 

КС: Но ведь исторические источники часто противоречивы. Как восстановить целостную ­картину?

Алексей: Конечно, были и нестыковки. Например, в каноническом житии святителя Алексия, митрополита Московского, сказано, что он поехал в Орду, чтобы лечить от слепоты жену хана Джанибека Тайдулу. В других исторических источниках я нахожу, что Тайдула была матерью хана Джанибека и женой хана Узбека. А в третьих — что она была еще и византийской принцессой. Такие источники сложно сопоставлять, еще сложнее судить об их достоверности — полагаю, что церковные жизнеописания переписывались в угоду тому, кто был у ­власти.

 

КС: Помимо монет, были еще какие‑то необычные ­находки?

Алексей: Местные жители часто находят черепки горшочков, в которых вытапливалась сера. В Жигулях встречается природная самородная сера, и ее здесь издавна добывали, складывали в небольшие горшочки, термически обрабатывали, а потом горшочки охлаждали, разбивали и получали кусочки вытопившейся серы. Такие черепки можно отыскать практически по всему побережью Жигулевских гор, ценности они особо не представляют, но зато когда‑то были свидетелями достаточно славной и интересной страницы истории — именно в этих черепках ковались победы русского войска, ведь сера входила в состав черного ­пороха.

 

КС: Такое впечатление, что у вас дома уже маленький ­музей.

Алексей: Вообще да, и древности, которые нам удалось найти, заняли в нем свое почетное место. Но в первую очередь это предназначено не столько для удивления гостей, сколько для моих детей, в особенности для младшего сына, которому сейчас 11 лет, а это как раз тот возраст, когда дети начинают чем‑то предметно ­интересоваться.

 

КС: И уже понятно, чем он ­интересуется?

Алексей: Пока сложно сказать, но, предвосхищая вопрос, я бы меньше всего на свете желал, чтобы он стал врачом, — я не в восторге от своей медицинской судьбы и не хочу, чтобы дети повторяли мой путь. Когда в детстве или в юности чувствуешь в себе желание помогать другим, часто не учитываешь, что в медицине должны работать люди совершенно особого склада — тут к врожденному альтруизму должна прилагаться сила характера. У меня вот этой силы на долгую практику не хватило. Впрочем, пока мне не приходилось отговаривать сыновей следовать по моим стопам: старший сын уже пошел своим путем — он сейчас живет в Москве, работает в IT-сфере, у него своя ­семья.

 

КС: А если младший сын поставит Вас перед фактом — хочу быть хирургом, будете ­отговаривать?

Алексей: Скорее, попрошу хорошо все взвесить, ведь медицинское образование — одно из самых сложных. А потом еще надо работать, брать на себя чужую боль, а это не так‑то просто и в конечном итоге деформирует личность. Медики выгорают все, абсолютно все. Я не встречался ни с одним врачом после 50 лет, у которого не было бы профессиональной деформации ­личности.

 

КС: Так может, себя тут просто надо вовремя ­«поймать»?

Алексей: Все правильно. Надо себя вовремя «ловить» и принимать соответствующие меры. Кто‑то компенсирует, а кто‑то срывается в невроз. Я же думаю, что если чувствуешь, что идет выгорание от работы с людьми — надо уходить в другие сферы, иначе ты потеряешь себя как ­личность.

 

КС: Поэтому Вы и ушли из практической ­медицины?

Алексей: Да, я не работаю с пациентами, а занимаюсь статистикой, документами, именно потому, что «выгорел». Даже когда я преподавал этику студентам медицинского университета, я всегда приводил им на занятиях по профилактике профессионального выгорания — есть такая тема в нашем курсе — свои собственные переживания как пример, рассказывал, что происходит в душе, в семье, в жизни, чем это опасно. Думаю, если я предостерегу хотя бы одного студента, который здраво оценит себя, то это уже очень ­хорошо.

 

КС: Тогда такой вопрос: попадись вам эти старинные монеты не сейчас, а в Ваши 11 лет — не общались ли бы мы сейчас с археологом или доктором исторических наук Алексеем ­Самошкиным?

Алексей: Удивительное дело, но виденные мной в детстве монеты и царские купюры, хранившиеся в нашей семье, не произвели определяющего воздействия на мой профессиональный выбор. Скорее, просто подогрели интерес к истории и литературе, который, конечно же, ­сохранился.