Надежда Борковская

Фото: Сергей Кристев

«Море всегда разное: и в зависимости от времени суток, и от времени года, и от широты. Его никогда не опишешь, наверное»,— говорит Надежда Борковская. Хирург с 30‑летним стажем, она в течение трех лет бороздила моря, будучи судовым врачом рыболовецкого судна,— такое приключение выпадает на долю далеко не каждого. Все впечатления о поездках Надежда Викторовна заботливо хранит в фотографиях, а морских сувениров у нее совсем немного: «Считалось, что морские сувениры морякам держать дома нельзя — плохая примета. Моряки вообще очень суеверные люди, потому что в море многое зависит от удачи — и погода, и улов. Так что на память о море у меня остались лишь пара красивых раковин и морской еж — вот, наверное, и все».

КС: Когда Вы впервые увидели океан? Надежда: В школьные, а особенно — в студенческие годы, я активно занималась туризмом и вот однажды попала на Дальний Восток, где впервые вышла в открытый океан. Это была туристическая прогулка, но она меня поразила. Я, конечно, ездила в детстве на Черное море, но это совсем не то — там кругом люди, корабли, а здесь передо мной раскинулась непокоренная стихия. Меня поразила глубина и бесконечность водной глади — так я заболела морскими путешествиями.

Досье КС

Надежда Викторовна Борковская Город: Новосибирск Должность: хирург Увлечения: путешествия, животные, дача Жизненные приоритеты: главное — иметь цель и, даже если обстоятельства не позволяют достичь ее сразу, все равно стремиться достичь ее рано или поздно

КС: И Вы не просто отправились путешествовать — Вы стали корабельным врачом, да еще и на международном судне. Как Вам это удалось? Надежда: Конкретное место моей работы — Медсанчасть (МСЧ) «Севрыба» города Мурманска, обслуживающая экипажи судов рыболовного флота,— подсказала мне моя заведующая отделением: с ней мы и написали запрос. Хорошо помню, что это произошло в яркий весенний день — мне было 32 года, хотелось перемен, хотелось убежать от бытовых проблем, а тут такая возможность. Мне сказали, что хирурги (а я в то время была оперирующим хирургом со стажем около 8 лет) в море ценятся: их направляют на хорошие суда, где есть возможность оперировать. И действительно, приглашение на работу не заставило себя ждать: в январе 1983 года я отправилась из Новосибирска в Мурманск.

КС: Как Ваши родные восприняли это известие? Надежда: Хорошо восприняли: мама погрустила, конечно, потом были буйные проводы — у меня всегда было много друзей, и вместе с ними целый вечер мы пели песни про море. Когда уже вышла в море, дома на стене повесили карту, и флажками на ней отмечали мой путь. С корабля, конечно, посылала приветы — там была радиостанция, можно было слать телеграммы, я писала очень много писем — подруге, маме. Мы семь раз проходили Панамский канал, а дальше по маршруту лежали Бермудские острова, и когда мы их проходили по широтам, каждый старался родственникам послать какой‑то приветик — мол, все хорошо.

КС: С чего началась Ваша работа в море? Надежда: Первый рейс — как потом оказалось, «испытательный» для новичков — был очень тяжелым: меня направили на большой морозильный траулер (БМРТ) «Свердловск» постройки 1952 года (при его спуске на воду присутствовал молодой Фидель Кастро), который занимался в основном выловом рыбы. Три месяца мы работали в зоне Баренцева и Норвежского морей. На этих судах предусмотрено только оказание первой медицинской помощи: у меня была маленькая каюта и маленькая амбулатория, из набора инструментов — различные щипцы для удаления зубов, и все. Я каждый день стерилизовала перевязочный материал и ожидала травм и аппендицитов. Но пришлось удалять зубы (учебное пособие по стоматологии мне посоветовали взять с собой коллеги) и оказывать помощь при различных видах травм.

КС: Но потом Вы прошли испытание и Вас направили на другое судно? Надежда: Вторым моим судном был «Мотовский залив». Это было «белое судно» — так называли транспортные рефрижераторы, которые доставляли готовую рыбную продукцию в другие страны, делая при этом до 6‑8 заходов в иностранные порты. Команда на таких судах более дисциплинирована и квалифицирована, а продолжительность рейсов короче. Судно было новое, немецкой постройки, здесь уже находилась полностью оборудованная операционная, амбулатория с рентген-аппаратом, автоклавом, разовые наборы хирургических инструментов для полостных операций, два изолятора на 4 койки. Таким образом, на «Мотовском заливе» самостоятельно функционировала маленькая медсанчасть, в которой было предусмотрено оказание специализированной медицинской, а главное — хирургической помощи, транспортировка больных из зоны промысла, изоляция инфекционных больных и транспортировка в порт.

КС: Каковы были Ваши обязанности как судового врача? Надежда: Судовой врач, как и семейный, проходит специальную подготовку и должен многое знать и уметь. В мои обязанности входили предрейсовая подготовка членов экипажа, оформление санитарных книжек, составление различных документов для санитарных властей, прием представителей международных санитарных служб, обеспечение соответствия судна санитарным требованиям, профилактика простудных и инфекционных заболеваний, контроль за прививками (особенно при заходах в страны с повышенной опасностью заражения инфекционными заболеваниями), плановое лечение моряков, назначенное на период рейсов: инъекции, физиолечение, другие процедуры.

КС: Чем чаще всего болеют моряки? Надежда: В целом моряки — люди здоровые, они проходят очень строгую медицинскую комиссию, но от несчастных случаев или, к примеру, от аппендицита никто не застрахован. Много было и простудных заболеваний, а в тропиках число таких больных увеличивалось из‑за того, что моряки испытывали постоянную разницу температур: в трюме, где хранится рыба,— 10 °С, а на улице +40 °С.

КС: Морская хирургия больше похожа на полевую или на стационарную? Надежда: Наверное, морская хирургия похожа на полевую в том, что это экстренная хирургия: в основном мы имели дело с острой патологией — прободение язвы, ранение, аппендицит, травмы, ожоги, переломы, резаные раны. Но оперировать приходилось в условиях, вполне сопоставимых со стационарными — у нас было все, как в больнице, если не считать того, что эта «больница» функционировала посреди океана.

КС: Как вести операцию, если корабль качает? Надежда: Время начала и завершения операции обязательно сообщалось на «мостик», и судно шло самым тихим ходом или ложилось в дрейф. Так и справлялись. Первую аппендэктомию в морских условиях я сделала, находясь на «Мотовском заливе».

КС: Хватало ли Вам «сухопутного» опыта? Надежда: Мне не хватало опыта в плане знания инфекционных заболеваний тропических широт — у нас таких болезней не было. Проблемы были и с экзотической фауной. К примеру, на Кубе нам открылся необыкновенный подводный мир — коралловые леса, рыбы в горошек и в полосочку… Как следствие, все увлеклись подводным плаванием, и очень многие получили химические ожоги от соприкосновения со слизью кораллов, и непонятно было, как их врачевать, пока один кубинский доктор не посоветовал для обработки препарат под названием «роха». Были и ранения морскими ежами — сначала мы пытались вытащить иглы, а потом оказалось, что надо мелко-мелко по ним ударять, чтобы они превратились в маленькие осколочки и рассосались.

КС: Были ли в Вашей судовой практике необычные случаи? Надежда: Как‑то в Баренцевом море на судно прилетела сова-сплюшка, первый помощник капитана принес ее мне в каюту, сказав, что здесь она будет жива (моряки пытались сделать из нее чучело), сыта и здорова. Так и проплавала она со мной, а потом отдали ее в «живой уголок» детского дома в Мурманске, так как она уже не могла летать на дальние расстояния.

КС: Говорят, моряки настолько суровы, что ногу отпили — не заметят. А как на самом деле? Надежда: Не знаю, те, кто обращался, действительно болели, симулянтов не было, но и не было такого, чтобы пациент неделю терпел с аппендицитом или травмой. То есть моряк начинает обращать внимание на то, что у него что‑то не в порядке, когда это возникает, и я бы не сказала, что моряки в этом плане чем‑то отличаются от «сухопутных» пациентов. Я бы сказала, моряки — очень избалованный народ, особенно в плане еды: дома они могут питаться неведомо чем, а на судне все должно быть вкусно и красиво, и в этом плане они очень требовательны. Обычно шеф-повара на корабле — мужчины, и хороший шеф-повар ценится так же высоко, как и хороший штурман.

КС: Что едят «морские волки»? Надежда: Питание у моряков очень разнообразное, и по калорийности, и по меню — все то же самое, что на суше, плюс экзотика, в зависимости от того, где судно находится. Если судно занимается выловом рыбы, то в меню обязательно входят блюда из свежей рыбы, если находимся в тропиках — много фруктов, включая огромные арбузы, и 200 грамм тропического вина в сутки. И, конечно, когда были в Панаме, у каждого в комнате висели связки бананов.

КС: Каково было Вам, как женщине, жить среди мужчин-моряков в бытовом плане? Надежда: В бытовом плане — отдельная каюта, отдельные душевые, запросто можно было и накраситься, и завиться, и вообще что угодно. Женщины на судах, как правило, официантки, буфетчицы, прачки и уборщицы, много было и женщин-фельдшеров, и женщин-врачей, так что проблемы малочисленности женщин на судах я не заметила. Бывало даже и такое, что женщина была единственным кормильцем в семье: дети живут с бабушкой и дедушкой, а мама зарабатывает деньги, бороздя моря.

КС: На корабле убежать от людей некуда, и каждый день — одни и те же лица. Как это переживали? Надежда: Да, как говорил первый помощник капитана, ответственный в том числе и за психологическое состояние команды: «мы живем за стеклянными стенами, ничего не скроешь». Перемена климатических зон — то суровый климат северных морей, то невыносимая жара и влажность тропиков, а также постоянная вибрация, качка, дефицит общения с внешним миром, близкими (сотовых в России в то время еще не было), конечно же, сказывались на психологическом состоянии членов экипажа. В одном из длительных рейсов я все нерабочее время проводила в бесконечных беседах с двумя (по отдельности) членами командного состава, которые просто терпеть не могли друг друга — эта ситуация нагнеталась несколько месяцев и в итоге закончилась списыванием одного их них в первом же порту.

КС: То есть судовой врач работает и как психотерапевт? Надежда: Ну да, все рассматривают врача как отдушину: не можешь с соседом жить — пришел, пожаловался. В медсанчасти нас готовили к тому, что в море бывает разное. Случалось, что приходили печальные телеграммы, например, о смерти родителей, были и проблемы, связанные с романтическими отношениями: одна девушка все время терроризировала своего возлюбленного — то люблю, то не люблю, то уйду, то не уйду. Само собой, этот моряк очень нервничал, мы с ним очень много разговаривали.

КС: Что помогало разрядить обстановку на корабле? Надежда: Спасает работа и постоянная занятость каждого. Тяжелый труд, время, расписанное буквально по часам, а на досуге — возможность занятий спортом (бассейн, теннисный стол, волейбольная площадка), большая коллекция кинофильмов, хорошая литература в судовых библиотеках… Запомнились совместные вечера в кают-компании, дни рождения, с выдумкой организовывали праздники Нептуна при переходе экватора — там «крестят» новичков. Когда мы шли в Японию на судне «Мотовский залив», наши моряки организовали музыкальный ансамбль под названием «Мурманск-Токио-Владивосток — транзит», в составе которого были гитаристы, ударник и пианист, а солировала в ансамбле буфетчица Татьяна с голосом и репертуаром Аллы Борисовны. Пригодилась и противочумная укладка из моей медсанчасти с шикарными белыми немецкими хлопчатобумажными комбинезонами — меня представили художником по костюмам.

КС: И как, понравилось Вам в Японии? Надежда: Когда мы прибыли в Японию, была провокация — в порту японцы таскали советский флаг по лужам на виду у всего экипажа. Это была какая‑то экстремистская группировка, они все советские суда так встречали. А в другом городе японцы встречали нас надписями «мир, дружба». Япония оказалась самой удивительной и загадочной из всех стран, где мы побывали,— мы находились у ее берегов около полутора месяцев, долго разгружали мойву, так как постоянно шел дождь, и трюмы нельзя было держать открытыми. Моряки даже шутили «дождик, дождик, мороси, дай валюте подрасти» (так как за пребывание за границей платили суточные валютой). Были в различных, так не похожих друг на друга городах: Токио, Кобе, Йокогаме. Еще нам посчастливилось посетить и всемирную выставку «Экспо-86», где мы погрузились в фантастический мир японской электроники — того, что мы увидели там в 80‑е годы, в России до сих пор нет.

КС: Вам удавалось погулять по портовым городам? Надежда: Просто так в порт мы не заходили — или разгружались, или сдавали рыбу. На судне оставались дежурные, у остальных было свободное время. И, конечно, одни из самых ярких впечатлений — это впечатления о жизни городов, где мы останавливались. Когда пришли на Кубу, посетили, конечно же, казармы Монкада, откуда началась кубинская революция, знаменитый зоопарк в Гаване, а вот домик Хемингуэя очень пострадал от урагана, и нам его не показали. Когда подходишь к Панаме, стране небольшой и в принципе небогатой, поражает обилие огней и своеобразный воздух — влажный, тяжелый, наполненный запахом тропических растений и криками неведомых животных и птиц. На память о Канарских островах осталась фотография, где мы сидим в кафе и едим креветок, жареных в кляре; на память о Лас-Пальмасе — корзина с челюстями акул, которые туристы раскупают как сувениры. Вспоминается и необыкновенный мир морской фауны. Дельфины, встретив судно в океане, долго провожали его, а морские котики подходили к судам совсем близко, и моряки кормили их рыбой. На Южном полюсе по слипу (место, по которому поднимают трал) заходили пингвины, их угощали сгущенкой. А в Южных широтах при штиле, когда судно погружается носом в светящуюся океанскую гладь (это светятся водоросли), из воды поднимаются стайки летающих рыб.

КС: Вы бороздили моря три года. Как для Вас закончилось это путешествие? Надежда: Наше судно отправилось на ремонт в Германию, и всю команду списали на берег. Нас выгружали в Балтийском море, мы спускались на судно, которое должно было отвезти нас в Мурманск, по штормтрапу с высоты девятиэтажного дома. Из Мурманска я вернулась в железнодорожную больницу Новосибирска и продолжила свою «сухопутную» работу.

КС: Как привыкали жить на суше? Надежда: Длительные рейсы — это, конечно, очень романтично и интересно, но и очень тяжело: тут и магнитные излучения на судне, и вибрация, и одни и те же лица. Так что на суше жить оказалось все‑таки приятнее. Прошло уже более 25 лет после моих удивительных путешествий по далеким морям и океанам, у меня уже взрослая дочь, она тоже стала врачом — сейчас она молодой гематолог, очень серьезный и самостоятельный человек. И удивительно — чем дальше отдвигается то время, тем острее становятся воспоминания, а иногда просто физически начинаешь ощущать ни с чем не сравнимый запах океана, шум волн и покачивание земли, будто палубы, под ногами.