«Приказ такой был: скрыть аптеку в лесу!»

Дорогие читатели, поздравляем вас с 9 Мая! Среди людей, связавших свою жизнь с фармацией, немало тех, кто прошел Великую Отечественную войну. Любые свидетельства об этом бесценны. Поэтому мы очень обрадовались, когда к нам в редакцию пришло письмо от провизора Ольги Стенькиной из города Бердска. Она прислала нам своё интервью с ветераном Полиной Михайловной Ялухиной — в 1941–1945 гг. она была фармацевтом медсанбата Калининского фронта. Воспоминания Полины Михайловны это уникальный исторический документ ещё и потому, что даёт понять, как работали аптеки на фронте, как было организовано хранение, а также производство лекарств.

Ольга Стенькина: Полина Михайловна, как вы обучались аптечному делу?

Полина Ялухина: Обучалась аптечным знаниям в процессе работы. Первые две недели после призыва в Красную армию нас учили, как нужно обороняться. Потом началась работа в аптеке медсанбата. Латынь освоила быстро: в школе я учила немецкий язык, и алфавит похож на латинский. Штат аптеки — три человека: начальник аптеки (он занимался снабжением), его заместитель (фармацевт Тюленин С. И.) и я, рядовой Полина Ялухина. В сутки врачи 35‑го медсанбата обрабатывали до тысячи раненых. Дивизия всё время вела наступательные или оборонительные бои (только 2 месяца за период войны не была действующей), поэтому потребность в лекарствах была большая и постоянная.

Ольга Стенькина: Какие лекарства поступали на снабжение в аптеку?

Полина Ялухина: Готовых лекарств не было вообще. Были только порошки, растворы, мазевые основы, из которых мы готовили лекарства. Бывало, по три дня не спали. Большая потребность была в гипертоническом растворе, растворах новокаина, морфина, глюкозы, камфоры, поэтому нужно было гнать много дистиллированной воды для их изготовления. Перегонные кубы работали беспрерывно. Делали много порошков со стрептоцидом, салолом, готовили много ихтиоловой мази…

Комбат придавал большое значение аптеке. Перед наступлением в первую очередь приходил в аптеку. «Предстоит большая работа», — говорил он, и все знали, что нужно быть максимально готовыми, скоро будет наступление, а это значит — большой поток раненых и большая потребность в лекарствах. Вот аптека и двигалась всегда как хвост за дивизией: без аптеки — никуда!

Ольга Стенькина: А где размещалась аптека медсанбата?

Полина Ялухина: В 41‑м и палаток‑то не было…, их стали поставлять на снабжение позже. Обычно под аптеку давали землянку, выбирали хорошую, с печкой. В аптеке еще своя железная печка была и керогаз. В 1941–1942 годах аптеку размещали в 3 км от передовой, а в 1943 году поступил приказ: аптеку размещать на расстоянии 1 км от передовой вместе с медсанбатом. Вот так было: передовая линия фронта, затем медсанбат с аптекой, а за нами — артиллерия. Когда била наша артиллерия, снаряды «Катюши» летели над нами в сторону неприятеля, а артиллерия врага била в нашу сторону: грохот был такой, что говорить было бесполезно — ничего кроме артиллерии не было слышно.

В медсанбате было 2 операционных: большая и малая. Когда дивизия наступала — вслед отправляли одну операционную и аптеку. Мы въезжали на территорию, которая только что была передовой: кругом подбитые горящие танки, разбитые орудия и мертвые солдаты… Даже вспоминать страшно.

Когда бои шли на территории союзных государств, аптеку размещали в зданиях. Во время воздушной тревоги обычно я оставалась в аптеке и продолжала работать, ведь рядом в медсанбате оставались раненые. Один раз меня заставили пойти в укрытие, возвратилась, а от взрыва снаряда всё оборудование в аптеке снесло, дежурный врач погиб… С тех пор я стала во время воздушных налётов уходить в бомбоубежище.

Ольга Стенькина: Были ли установлены какие‑то правила по хранению лекарств в прифронтовой аптеке?

Полина Ялухина: Все лекарственные средства в аптеке хранились в специальных деревянных ящиках. Отдельно ящик субстанций для изготовления лекарственных форм наружного применения, отдельно — для инъекций, другой — для внутреннего применения. Ящик с ядами — под замком. Откуда поставлялись лекарственные средства для аптеки — было секретом, это знал только начальник медсанбата, который лично занимался поставкой. Изготовленные растворы мы фасовали в литровые бутылки светлого и темного стекла (по форме винных бутылок).

Цвет бутылок, колпачков и этикеток должен был соответствовать назначению, например, синий цвет означал внутривенные растворы, в темные бутылки фасовали растворы для наружного применения. Бутылки с инъекционными растворами укупоривались корковыми пробками, которые стерилизовались вместе с бутылками. Если пробка не помещалась в горлышко бутылки, ее обжимали ручным прессом. При выдаче лекарств работникам медсанбата я требовала соблюдать установленное правило: лекарственные формы разного назначения (наружные, инъекционные и т. д.) принимать в разные ящики или сумки.

Когда аптека переезжала на другое место, всё аптечное хозяйство в укладках грузили в кузов «полуторки». Размещали содержимое с таким расчетом: что может понадобиться в первую очередь — ближе к выходу. К предметам возможного срочного востребования относился и спирт. Бутыль со спиртом ставили в деревянный ящик в конце кузова, а на ящик начальник аптеки всегда сажал меня в качестве надежной охраны. Солдаты знали, что я сижу на бутыле со спиртом, заглядывали в кузов и говорили: «Ну что ты там сидишь, сходи куда‑нибудь». Но я ни ногой, сижу, как приказано. А когда ложились спать, бутыль со спиртом начальник ставил около своего изголовья. Вот так охраняли сильнодействующие лекарства!

Ольга Стенькина: Смотрю на Ваше фото в гимнастёрке, Вы такая юная…

Полина Ялухина: Формы маленьких размеров не было, приходилось всё перешивать на себя. И сапоги мне дали 37 размера, а у меня… 34‑й!!!

Как‑то была в аптеке одна. В соседней палатке раненые топили печь, и палатка загорелась. Огонь перебросился на палатку аптеки. Откуда только у меня силы взялись, и я, хрупкая девчонка, быстро вытащила из палатки все медикаменты и оборудование.

Прибежал на пожар комбат, похвалил за решительные действия и спрашивает: «А ты почему босиком?». И тут я поняла, что вся моя одежда и обувь сгорели. Пришлось шить мне одежду заново. Из портянок умудрялись шить чулки. Сапоги в начале войны были хромовые, а потом кожаные, более удобные.

Самые большие проблемы со снабжением были в 41‑м году. Иногда есть ничего не было. Один сухарик в сутки. Место расположения дивизии было топкое. Не было возможности подвезти. В 41‑м и винтовка одна на троих была. Но в победу верили! В конце 42‑го стало полегче, но перебои с доставкой тоже бывали.

Ольга Стенькина: Какой момент войны Вам особенно запомнился?

Полина Ялухина: В 41‑м году, когда стояли в Калининской области, прорвался к нам фашистский фанерный самолет-разведчик. Самолет кружил над нашим лагерем, включал сирену и снижался так, что я отчетливо видела глаза летчика и его большие белые зубы, когда он хохотал. Мы были на открытой местности, где укрыться негде, испуганные лошади ржали и метались, разбивая оглобли и телеги, было ощущение ужаса. Враг был рядом, но у нас не было оружия, винтовок не хватало даже бойцам на передовой.

Ольга Стенькина: Сколько лет Вам было, когда ушли из дома на фронт?

Полина Ялухина: Семнадцати еще не было… В 42‑м году дивизия стояла в 2‑х километрах от дома. Комбат, зная, что готовится продвижение армии на запад, отправил меня домой на 10 дней попрощаться с родными. В батальоне в этот день все отказались от сахара, собрав его мне в гостинец, еще и мыла дали. До Осташково добралась быстро на попутных машинах, а там пешком ночью до родной деревни. Рано утром в дом пришел милиционер и потребовал у меня предъявить документы. «А предъявите Вы свои документы!» — сказала я. Милиционер предъявил мне документ, я прочла и тогда выполнила его требование. Отец очень гордился потом тем, как по‑деловому я общалась с милиционером.

Проверив документы, он пожелал хорошего отпуска и удалился. Когда наступило время возвращаться в дивизию, у меня воспалился натёртый сапогами мозоль на ноге, нога до колена распухла, пешком идти тяжело. В сторону фронта все машины шли груженные боеприпасами, и никто не брался подвезти: каждые 100 метров стояли регулировщики и контролировали доставку снарядов. Сапог пришлось снять, чтобы потом не пришлось разрезать, сапоги беречь надо.

Дойдя до Осташково, увидела в центре тыловой госпиталь, обратилась за помощью. Госпитальный врач сказала, что сделает мне операцию при условии, что я останусь у нее работать, и она решит вопрос перевода из медсанбата в госпиталь. Я отказалась, не могла оставить людей, которые мне доверяют и ждут.

Я иногда думала: когда комбат отдыхает? Идет операция — он за операционным столом, дислокация — он всё проверяет и контролирует, время обеда — проверяет, все ли покушали…

Ольга Стенькина: Постоянно вы были рядом с линией фронта, рядом с опасностью?

Полина Ялухина: И горела, и тонула, и снайпер стрелял, но мой ангел-хранитель меня оберегал, наверное.

Я больше всего боялась воды. Как переезжать понтонный мост — дрожу: вдруг ранит, а я плавать не умею и утону. Но на переправах всё обходилось благополучно. А вот чуть не утонула… в колодце. Пошла за водой на колодец, который был рядом с медсанбатом. Наклонилась, засмотрелась в отражение в воде, ноги поскользнулись и — в колодец вниз головой. По брусьям вылезла. Думаю, как это я мокрая возвращусь? А все так работой были заняты, что никто и не заметил, только спросили строго: «Что так долго за водой ходила?».

Ольга Стенькина: А что вспоминается с особой болью в сердце?

Полина Ялухина: Много погибло наших из медсанбата на Рижском Большаке… Его так и называли «Рижский Большак смерти». Это было большое открытое пространство, где негде было укрыться, и враг обстреливал и бомбил эту территорию прицельно. Наша дивизия прошла, и медсанбату надо было подобраться ближе к линии фронта. Отправился первый эшелон, но я не успела уехать — надо было дождаться требования на лекарства от фельдшера. В первом эшелоне отправили персонал и оборудование, в том числе и большой металлический куб-стерилизатор. На солнце стенки куба стали как зеркало отражать солнечные лучи, не догадались укрыть его при налёте немецких бомбардировщиков… Бомба прямо в этот куб и угодила. Много персонала погибло. Я поехала во втором эшелоне…

С тех пор я не выношу больших открытых пространств, я люблю ходить по узким маленьким улочкам.

Ольга Стенькина: В свободную минутку о чем говорили, о чем мечтали?

Полина Ялухина: Война научила нас молчать. Работать молча и сосредоточенно. Кроме основной работы, летом шли собирать грибы для кухни, посылали дежурить к раненым: попоить чаем, оказать необходимую помощь. Не хватало препаратов крови, и мы сами сдавали кровь для раненых. И опять работа, работа. Иногда от усталости, постоянного недосыпания, монотонной работы притупится внимание и возьмет сомнение: не перепутал ли чего? И тогда мой руководитель говорил: «А давай, Поля, откроем и попробуем на вкус, чтобы убедиться. Нам от этого вреда не будет, а вот ошибки допустить мы не имеем права!».

Ольга Стенькина: Полина Михайловна, а что Вы делали 9 Мая 1945 года?

Полина Ялухина: В день Победы? Работали. Но раненых уже было мало. Было много слез в этот день: много хороших людей не дожили до победного часа… Мы знали, что победа свершилась, поэтому весть о Победе восприняли спокойно. А вот солдаты устроили такой салют из орудий, что не на шутку напугали гражданских немцев, которые решили, что опять начались боевые действия.

Ольга Стенькина: После Победы Вы сразу вернулись на Родину?

Полина Ялухина: После Победы наша дивизия пять лет стояла на территории Германии, и я продолжала работать в аптеке медсанбата. Однажды привезли для просмотра фильм «Они сражались за Родину!» на немецком языке. Немецкую речь я понимала хорошо, и наш парторг попросил меня (так как я светленькая и могу быть похожей на немку) пойти в местный кинотеатр послушать: что будут говорить немцы об этом фильме. Немцы плакали. Когда выходили из кинотеатра, говорили: «Не может быть, чтобы наши солдаты так поступали!», для них это было неожиданным откровением. На второй день на сеанс никто не пришел.

Ольга Стенькина: Полина Михайловна, у Вас много боевых наград, среди которых орден Красной Звезды, медаль «За отвагу», медаль «За взятие Берлина», медаль «За взятие Кёнигсберга», медаль «За Победу»… Какая из них Вам наиболее дорога?

Полина Ялухина: Медаль «За отвагу»! Это было в 1943‑м году. Всего трое: хирург, старшая операционная сестра и я первыми из батальона были награждены медалью «За отвагу». Весь батальон построили для торжественного вручения медалей! Аптека была важным звеном в работе медсанбата, и то, что мы в любых боевых условиях бесперебойно обеспечивали раненых и больных нужными лекарствами, получило высокую оценку.