18+

Слово не воробей

Слово не воробей

Алексей Кащеев собрал 10 фраз, которые могут испортить доктору настроение, репутацию и нервы

 

Алексей Кащеев окончил академическую ординатуру НИИ Бурденко по специальности «нейрохирургия». С 2011 года — врач-нейрохирург отделения нейрохирургии Научного Центра Неврологии РАМН. Преподаватель кафедры нервных болезней и нейрохирургии ­РУДН.
 
Сфера научных и клинических интересов — спинальная хирургия, эндоскопические операции на позвоночнике и спинном мозге, хирургия периферических ­нервов.
Директор бюро специализированного медицинского перевода GMT-Group. Увлекается горным туризмом, дайвингом, серфингом; поэт, джаз-­гитарист.
 
Помните дни, когда вы, торопясь по делам, бросали пациенту одно неловкое слово, а потом две недели пытались восстановить его доверие? Как становились объектом злой иронии коллег из‑за нечаянной реплики во время врачебного спора? Как неосторожно брошенная фраза в стиле «это ты там за компьютером сидишь, а я жизни спасаю» обидела близкого человека? Думаю, помните — такое долго не забывается. Я собрал десять фраз, которые, по моему мнению, уважающий себя врач не должен произносить в ­принципе.
 
 
Пациенту: У вас ­рак.
 
Я уверен, что слово «рак» должно быть табуировано при разговоре с пациентом — во всяком случае, если он сам не пользуется им постоянно. Особенно это важно, если вам «посчастливилось» быть первым врачом, кому предстоит сообщить пациенту об онкологическом заболевании. Для специалиста ясно, что современная медицина добилась блестящих результатов в диагностике и лечении рака, и в целом ряде случаев позволяет полностью исцелить больного. Однако у пациентов еще многих поколений слово «рак» будет неизбежно служить синонимом слова ­«смерть».
 
Страшное слово можно заменить на «карцинома», «атипичная опухоль», «новообразование, способное к рецидиву» и т. д. Найдя грамотные слова, вы сможете обойти острые углы и уменьшить первый шок от встречи с диагнозом — тот самый шок, который может поверг-нуть пациента в депрессию, заставить отрицать любую медицинскую помощь или даже толкнуть в ­петлю.
 
 
Пациенту: Вам сможет помочь только моя операция / мое ­лечение.
 
Один пациент с грыжей межпозвонкового диска пришел ко мне, таща с собой ворох справок и выписок. В одной больнице ему предложили обычное удаление. В другой — удаление с установкой стабилизирующей конструкции, скрепляющей соседние позвонки. Третий доктор настойчиво советовал надевать какой‑то пояс собственного изготовления. Четвертый прописал внушительный список гомеопатических средств. Пятый советовал лечебную физкультуру и плавание. Наконец, шестой вовсе сказал, что пройдет само. От стресса и разных мнений у пациента еще сильнее разболелась нога. Наиболее изумляло и угнетало больного то, что каждый врач утверждал: его метод единственный и эксклюзивный. Когда он согласился на мою эндоскопическую операцию, мне показалось, что он выбрал ее лишь потому, что я попытался объективно рассказать обо всех способах лечения, а не только о ­своем.
 
Не оставляя пациенту выбора, вы будете вызывать у него сомнение, а не уверенность. Гораздо этичнее рассказать, какие существуют методы лечения, каковы преимущества и недостатки каждого из них, что умеете и чего не умеете (да-да!) вы сами. Если пациент спросит вас о других специалистах, не сочтите за труд назвать ему имена двух-трех коллег и дать их контакты. Если поинтересуется лечением за рубежом, честно расскажите, что в каких странах ­делают.
 
Ни для кого не секрет, что это раньше пациент слепо верил в рекомендации врача. Сейчас многие больные собирают информацию о своем состоянии, стараются получить консультацию нескольких специалистов. Такова тенденция глобализации медицинских услуг, и бороться с ней неэтично — и, главное, совершенно ­бессмысленно.
 
 
Пациенту: Я буду лечить Вас за /_______________/ ­рублей.
 
Наверное, разговор о неформальных платежах в медицине должен стать материалом отдельной статьи, если не монографии. Суммируя общеизвестные факты, напомню, что государство не считает нужным платить российским врачам сколько‑нибудь адекватные деньги, хотя бы отчасти сопоставимые с зарплатами врачей за рубежом. Из этого плавно вытекают три основных варианта действий. Можно прозябать в нищете. Можно иметь подработку, что с серьезной медицинской деятельностью трудно совместимо. Наконец, деньги можно получать неформально с больных в виде благодарностей, что делает большинство докторов. Затрудняюсь дать этому факту этическую оценку, но такова ­действительность.
 
Однако форма, в которой происходит благодарность врачу, имеет колоссальное значение. Фраза «вот такую сумму вы принесете в конверте мне перед операцией», подкрепляемая написанием нулей на бумажке, которую потом нервно комкают, — это не только нарушение Уголовного кодекса. Это страшный удар по этическим нормам поведения врача, чудовищное самоунижение и смертный приговор своим моральным принципам. В глазах пациента вы из жреца высокого культа, посланного свыше для спасения здоровья и жизни, мигом превращаетесь в вороватого мелкого чиновника. Даже если вам заплатят. Даже если вам будут платить разные люди из раза в раз. Даже если на этом удастся сколотить ­состояние.
 
Выход прост: благодарность можно принимать только по окончании лечения, только по инициативе пациента и только в пределах, им самим установленных. Я уверен, что такой подход гарантирует не только юридическую безопасность и «чистоту мундира», но и финансовую выгоду. Ведь ничто так не ценится больным, как порядочность и искреннее ­сострадание.
 
 
Пациенту: Предыдущий врач лечил Вас ­неправильно.
 
Все мы часто сталкиваемся с ситуацией, когда рекомендации коллеги изумляют нас своей безграмотностью. Или, что еще хуже: мы видим в действиях прошлых врачей откровенный корыстный умысел или попытку скрыть «косяк» любыми доступными способами, даже вредными для пациента. В этой ситуации соблазн «открыть глаза» больному очень ­велик.
 
Сдержите эмоции. Во-первых, вы можете сгоряча ошибиться, «возвести напраслину» — а понять это уже потом, когда пациенту поздно будет что‑то объяснять. Разумеется, в таком случае в неловкой ситуации окажетесь вы сами. Во-вторых, я глубоко убежден, что решение вопросов о правильности или неправильности лечения должно оставаться внутри медицинского сообщества и не выплескиваться наружу. Когда вы, читая выписку, то и дело приговариваете «Неучи! Лентяи! Взяточники!», эта мантра запоминается пациенту на всю жизнь и начинает уверенно ассоциироваться с каждым белым халатом. И вашим в том ­числе.
 
 
Медицинской сестре: Может, сходим в кино после ­дежурства?
 
Хирург проводит с операционной сестрой больше часов в сутки, чем с семьей. Порой он не придает этому значения — обычный повседневный контакт, часть работы. Но как‑то раз мой коллега Андрей после продолжительной 11‑часовой операции на основании черепа решил подвезти медсестру Юлю, доблестно отстоявшую с ним всё вмешательство. По дороге в ближнее Подмосковье они разговорились, выпили чаю в кафе. На следующий день Андрей снова подвез Юлю. Через 4 месяца мы гуляли на свадьбе, а через год она родила ему первого ­ребенка.
 
Тем не менее, между медицинской сестрой и врачом должна быть известная дистанция. Фамильярность в отношениях вредит должностным обязанностям и того и другого. Юмор и взаимный флирт (почти всегда присутствующий в этих отношениях) должны быть лишь игрой, а основу отношений должна составлять субординация. Врачу также не следует забывать, что примерно 70 % всей работы выполняет именно сестра, а потому еще неизвестно, кто из вас от кого больше зависит. Любой хирург, хоть раз сталкивавшийся с организацией новой операционной, знает, что поиск операционных сестер — гораздо более сложный этап, чем закупка многомиллионного ­оборудования.
 
Засим: переходить границу имеет смысл только в самых крайних случаях. В общем, если очень хочется — то ­можно.
 

 

Главному врачу / заведующему отделением: Вы ­ошибаетесь.
 
Все ошибаются. В том числе заведующие, профессора и академики. Врачебные ошибки не обходили даже знаменитых пациентов. Так, великий хирург Бильрот, допустив ошибку на операции, сократил дни жизни Некрасова. И вы тоже ошибаетесь, и не перестанете ошибаться, когда ваш ранг повысится. Как говорили древние, «Errare humanum est» — человеку свойственно ­заблуждаться.
 
Указывать коллеге на ошибку — штука вообще тонкая. Оптимально, если это происходит наедине. Ра-зумеется, когда речь не идет о ситуациях, требующих безотлагательных действий, скажем, у операционного стола. Но еще «пикантнее» указывать на ошибку старшему коллеге, учителю, начальнику. Говоря прямо «Вы ошибаетесь», легко самому оказаться в дураках. Ну да, вы читали 150 статей о заболевании на 25 языках — зато шеф лечит его последние 45 лет своей жизни. Эмпирические знания подчас стоят выше книжных — особенно в хирургических ­специальностях.
 
Если же вы действительно правы, то резкая формулировка скорее приведет к конфликту, чем заставит заведующего пересмотреть решение. Пиетет, который испытывают подчиненные к начальнику, в медицине может быть возведен в ранг культа — стоит ли объяснять, как могут воспринимать молодого врача, пытающегося оплевать божество. Для всего можно найти удобные, корректные формулировки, которые позволят вам настоять на своем мнении и не попасть в «черный ­список».
 
 
Родственникам больного: В болезни виноваты ­Вы.
 
Бывает нечто невообразимое. Пациент поступает в таком состоянии, будто близкие его специально готовили к осложнениям или смерти. Делали решительно всё неправильно. Сами назначали лекарства, ходили к магам и гадалкам. Или вообще ничего не делали — не интересовались, почему бабушка задыхается или у мамы непонятно что растет из молочной железы. И далеко не всегда это происходит оттого, что родственникам не хватает образования или они недостаточно любят ­пациента.
 
Родные могут годами игнорировать дефект. Один мой больной с опухолью лобной доли страдал от прогрессирующей дезориентации и нарушения памяти на протяжении семи лет. Никакого обследования и лечения не проводилось — его даже не показывали участковому терапевту. Лишь тогда, когда развился гемипарез, до родственников дошло, что дело серьезно: больному тогда провели МРТ и госпитализировали для операции. На мое изумление о длительности болезни дочь пациента, адекватная и молодая преподавательница педагогического вуза, простодушно ответствовала: «А мы‑то думали, папа у нас просто ­дурачок».
 
Тем не менее, когда пациент уже поступил, а родственники суетятся вокруг него, совершенно бессмысленно и вредно выкладывать им все свои претензии. Ведь вам в лице близких нужны союзники, а не противники, которые могут возненавидеть вас за обвинения, пусть и справедливые. Корректно расскажите, что многое было сделано не вполне правильно и своевременно. Разумеется, это не относится к родственникам-«стервятникам», которые слетаются к смертному одру одинокого старика: этих людей надо выявлять и гнать из отделения, в том числе с помощью ­охраны.
 
 
Явным «симптомом» корыстного родственника является внезапное появление у постели больного нотариуса и кипы документов, настойчивые вопросы об ожидаемом сроке жизни, адресованные вам, и бросающееся в глаза отсутствие тепла в отношениях между тяжело больным и ­посетителем.
 
 
 
Случайному собеседнику: У меня сегодня выходной. Вызовите ­врача.
 
На кафедре акушерства и гинекологии 2‑го Медицинского института одна пожилая профессор любила спрашивать на экзамене: «Какие Ваши действия, если Вы летите в самолете без единого инструмента и знания по акушерству, а тут рядом начинает рожать женщина?» Иронический «правильный» ответ был таким: надо притвориться спящим. Разумеется, профессор ­шутила.
 
А вот некоторые врачи не шутят. Брезгуют помочь прохожему, которому внезапно стало плохо. Или отказываются дать мобильный телефон малоизвестному человеку, попросившему консультации. Или, дав номер, не поднимают трубку. Или, услышав самый общий вопрос из другого профиля, не задумываясь, отсылают человека вон. «Доктор, а слева сердце может болеть?» — «Я не знаю, бабушка, я окулист, запишитесь к ­терапевту».
 
Как справедливо говорил основатель отечественной терапии Матвей Яковлевич Мудров, «если от прихода врача не стало легче, значит, это был не врач». Это к тому, что совершение трудовых подвигов не так часто нужно за пределами клиники — чаще всего можно просто помочь словом или простым советом. А тогда, когда нужно помочь делом в экстренной ситуации, совсем нехорошо этим гнушаться. В глазах прохожих такой специалист ставит пятно на репутации всех врачей разом. Не говоря уже о том, что в подобном случае доктор нарушает закон. Согласно статье 124 Уголовного кодекса — при неоказании помощи больному без уважительных причин лицом, обязанным её оказывать в соответствии с законом или со специальным правилом, — при серьезных последствиях бездействия или гибели пациента можно лишиться свободы на срок до четырех ­лет.
 
 
К слову, я ни разу не встречал врачей, которые бы не пришли на помощь случайному человеку по первой просьбе и в нерабочее время. И вообще, по‑моему, в России много очень хороших и высокоморальных докторов, как бы пафосно это ни ­звучало.
 
 
 
Жене / мужу: Сейчас я расскажу, какой у меня был ужасный ­день.
 
У спутниц и спутников врачей тяжелая и ответственная доля. Они и без того выдерживают ваши суточные дежурства, ранние отъезды из дома (напоминаю докторам, что нормальные люди еще спят, когда мы открываем дверь кабинета), измученный вид по вечерам. Смею предположить, что совершенно необязательно в красках рассказывать супруге, как перед вами хлестала кровь из артерии или сколько именно мучительно умирающих больных лежит сейчас в ­реанимации.
 
Хрестоматийная рекомендация гласит: сняв белый халат, надо весь стресс оставлять в нем и ехать домой простым «гражданским» человеком. На деле — прямо сказать — не получается. Но надо хотя бы стремиться беречь самых близких. Впрочем, многие близкие адаптируются и даже начинают с удовольствием играть в доктора Хауса. Например, моя жена обожает разгадывать сложные клинические загадки, и в диагностике нейрохирургической редкости понимает почти на уровне участкового ­терапевта.
 
 
Сыну / дочери: Мне все равно, какое у тебя мнение, ты пойдешь в ­медицинский.
 
Я принадлежу к молодому поколению врачей. Половина из нас пришла в медицинский вуз под влиянием сериала Майкла Крайтона «Скорая помощь». Мы полагали, что медицина — это развевающийся белый халат, восторженные взгляды прохожих и чувство удовлетворения от спасенной жизни. Потребовалось определенное мужество, чтобы осознать: отечественная медицина — это запах хлорки, неблагодарность общества и государства, риск для здоровья и почти всегда низкая ­зарплата.
 
Но еще более сильное и раннее разочарование пришло к тем, кто пошел в медицинский под влиянием родителей-врачей. Они, вечно уклонявшиеся от занятий, раздраженные сравнением с родителями на каждом экзамене, неудовлетворенные, уходили из специальности первыми и с большим облегчением. Многие из них обрели себя там, где и должны были, но потеряв ­годы.
 
Собственно, нет ничего нового в том, что родителям не стоит навязывать подростку свое мнение. Но, я уверен, что фраза «медицинское образование не может быть лишним» — заблуждение. Может. Потратить 5 лет на, допустим, юридическое образование и потом заняться бизнесом — это одно. А потерять 6 лет в медицинском вузе, 1 год в интернатуре, 2 года в ординатуре, а иногда и 3 года в аспирантуре — и лишь потом наконец заняться тем, что нужно и интересно, — совсем другое. Тому я видел массу ­примеров.
 
Как видел и массу примеров успешных медицинских династий, где выбор врачебной специальности выпускником школы делается ­осознанно.
 
 
Иногда лучше молчать, чем говорить
 
Конечно, запретить себе произносить определенные фразы — это только небольшая часть искусства общения, в котором должен преуспеть доктор. Но дорогу осилит идущий, и если вы избрали для себя нелегкую медицинскую профессию, то правильный способ научиться искусству общения — любить и уважать тех, с кем имеете дело по долгу ­службы.

 

1828 просмотров

Поделиться ссылкой с друзьями ВКонтакте Одноклассники

Нашли ошибку? Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter.