Андрей Белашов

Руководители компаний бывают разные: кто‑то ревностно хранит секреты успешного руководства, а кто‑то с удовольствием делится ими с коллегами. Андрей Белашов, генеральный директор компании «Сегмента Фарм», явно принадлежит к руководителям второго типа: в течение 7 лет он является преподавателем Института коммуникационного менеджмента Государственного университета высшей школы экономики (Москва), рассказывая своим коллегам и потенциальным конкурентам о том, что знает и чем пользуется сам. И в этом, как нам кажется, проявляется не только его профессионализм как преподавателя, но и определенная смелость как руководителя. Мы поговорили с Андреем Леонидовичем о том, что мотивирует успешного предпринимателя заниматься преподавательской работой, а также о том, чем взрослые «ученики» отличаются от бывших ­школьников.

 

КС: Андрей, как получилось так, что Вы стали преподавателем ­ВШЭ?

Андрей: С самого начала: институт был организован в 2003 году, и я был одним из первых его преподавателей, начав преподавать там после беседы с директором института Валентиной Николаевной Кириллиной, которая проводила встречи с экспертами российского фармацевтического рынка, обсуждая, кто бы мог начать делиться своим опытом в области фармацевтического маркетинга в России. Каким‑то образом она вышла на меня, мы обсудили мои компетенции, и я стал преподавать, потому что счел, что это очень востребованное и актуальное направление: научиться фармацевтическому маркетингу до создания этого Института было просто негде — эти знания можно было получить лишь путем проб и ошибок, непосредственно работая в данной ­области.

 

КС: Честно говоря, я ожидала более стандартной истории: окончил институт, потом аспирантуру, потом начал ­преподавать…

Андрей: А у меня все получилось от обратного: я действительно окончил Московскую медицинскую академию им. И. М. Сеченова в 1988 году, поступил в интернатуру, потом — в ординатуру, потом в аспирантуру. Но уже в 1991 году, будучи аспирантом, получил приглашение от компании Janssen-Cilag стать первым в России специалистом по базовым препаратам компании и перейти на работу в Johnson & Johnson. Конечно же, я попросил отпустить меня из аспирантуры в американскую фармацевтическую компанию, и меня отпустили, потому что времена были тяжелые, зарплаты у аспирантов были крайне маленькими, и даже несмотря на все мои подработки зарплата, которую мне обещали, была в 2–2,5 раза выше. Кроме того, передо мной открывалось новое направление, очень перспективное и абсолютно неизведанное — в июне 1991 в российской фарме практически не было медицинских ­представителей.

 

КС: Карьера медицинского представителя потребовала от Вас совсем других знаний и умений или все‑таки пригодилось то, чему Вы научились, будучи молодым научным ­работником?

Андрей: Во-первых, научная работа меня очень сильно дисциплинировала, и именно в те годы я познакомился с одним выражением, с которым живу и по сию пору — если ты хочешь чему‑то научиться сам, начни этому учить других. Я понял, что нужно глубоко вникать во все детали тех научных знаний, той темы и той профессии, о которой ты хочешь людям рассказать. Нужно сначала увидеть всё как бы с высоты птичьего полета, потом разобрать до мельчайших крупинок, а потом быстро научиться собирать и разбирать эти знания, как автомат Калашникова. Так что я начал заниматься самообразованием, глубоко погружался в любую тему, о которой собирался рассказывать людям, чтобы сделать их своими сторонниками. В 1993 году я принял участие в региональном съезде акушеров-гинекологов Дальнего Востока, где впервые выступал на аудиторию больше 200 человек, получил по итогам своего выступления положительные отзывы, понял, что у меня это получается, и стал активно развивать эту компетенцию в себе — готовить доклады и презентации, заниматься с научной литературой. Тогда же я впервые познакомился с понятием «андрагогика», и оно меня поразило — я впервые понял, почему, будучи студентом, я так невнимательно относился к своим ­педагогам.

 

КС: Все дело в том, что взрослые ученики более дисциплинированы и в силу опыта уже знают, что именно им ­пригодится?

Андрей: Андрагогика отличается от педагогики в первую очередь уровнем мотивации и уровнем ответственности: у моих взрослых слушателей — и тогдашних, и нынешних — мотивация куда выше, чем, к примеру, у меня самого в студенческие годы, потому что у них есть дело, которым они занимаются, они уже несут ответственность за здоровье и жизнь пациентов. И получается, что в процессе обучения встречаются интересы андрагога, который является носителем знания, и взрослого человека, который эти знания, начиная с завтрашнего дня, станет применять в своей практике. Люди, которые приходят слушать мой курс, за редким исключением, сами платят за свое образование, то есть инвестируют в свое развитие деньги, которые сами зарабатывают. Естественно, они более требовательны и ко мне, и к тому Институту, который они выбрали, потому что хотят, чтобы их деньги работали, и могут позволить себе сказать «это мне неинтересно, я не хочу за это платить деньги, дайте мне другого преподавателя». И мне, как андрагогу, нельзя забывать о том, что из 100 % той информации, которой я обладаю, в течение занятий расскажу лишь часть, а те, кому адресован этот материал, услышат лишь часть рассказанного мной, усвоят лишь часть того, что услышат, и применят лишь часть того, что усвоят. То есть между тем объемом информации, с которым я вышел к своим слушателям, и объемом информации, который они реально будут использовать, — огромная пропасть, и мой КПД как преподавателя составляет всего 17 %. И поэтому, чтобы мои слушатели обладали таким же уровнем знаний, навыков и компетенций, что и я, мне нужно рассказать им об одном и том же минимум пять ­раз.

 

КС: То есть и нагрузка, получаемая преподавателем, в пять раз ­больше?

Андрей: Безусловно. Во-первых, студент, будь то юноша или взрослый человек, не готовится к лекциям — он готовится только к экзаменам, а преподаватель готовится к каждому занятию. Во-вторых, в то время как преподаватель стоит на протяжении нескольких часов перед студентами и активно с ними общается, студенты, в зависимости от их уровня мотивации, или просто слушают и конспектируют, или занимаются своими делами — и вот на последних тебе надо активно реагировать, вовлекая их в процесс обучения, влюблять их в профессию. Ведь моя задача — не просто рассказать о профессии, не просто передать навык или сформировать компетенцию, а именно влюбить в ­профессию.

 

КС: А как преподавателю влюбить ученика — взрослого или не очень, неважно — в профессию, если его мотивация ­низка?

Андрей: Я думаю, нужно быть искренним, делиться своим жизненным опытом, подтверждая, что не боги горшки обжигают. Management by example, «на своем примере», — это один из ключевых факторов, которые заставляют людей верить в то, что я им рассказываю. Ведь я не просто излагаю им прописные истины, которые каждый может в книгах прочитать, я им рассказываю о своем 22‑летнем опыте, иногда об успешном, иногда — о неуспешном, и о том, как я неуспешный перевожу в успешный и не боюсь этим делиться со своими ­слушателями.

 

КС: Получается, в сознательном возрасте образование получать лучше, чем после ­школы?

Андрей: Абсолютно. Я ярый сторонник мотивированного постдипломного образования, потому что в институте студент, скорее всего, еще мечется «между умными и красивыми», а будучи состоявшимся специалистом, он уж выбрал вектор своего развития, и именно в эту пору образование дает больше всего плодов, ведь в дальнейшем всегда побеждает тот, кто учится, «прокачивает» себя. Надо только следить, чтобы это не перешло в обучение ради обучения — любые полученные знания должны быть реализованы на практике, только тогда их получение имеет смысл. А искусство ради искусства… это, наверное, будет демагогией, если человек будет просто рассуждать и ничего не попробует. На своем пути я таких людей встречаю очень ­много.

 

КС: Но ведь у взрослых людей уже есть свое представление о бизнесе. Сложно ли его ­«преломить»?

Андрей: Я думаю, если бы у них было все совсем хорошо в жизни и они были бы удовлетворены результатами своей деятельности — наверное, они просто не пришли бы учиться. А раз пришли — наверное, они хотят что‑то изменить, и не просто изменить, а ­улучшить.

 

КС: На некоторых преподавателях со временем нарастает такая плотная «броня» собственного опыта, что они начинают забывать, что сами были студентами. Как избежать этого ­«закостеневания»?

Андрей: Ну, я себя отношу — и, может быть, это покажется кому‑то смешным — к вечным студентам: я все время учусь, и даже сейчас продолжаю самосовершенствоваться, читать специальную литературу, применять все новое и полезное, что появляется на моем жизненном пути. И если я могу трансформировать знание в деньги, я пробую это сделать, а потом делюсь опытом со своими студентами — и им нравится, что в этом плане я такой же, как ­они.

 

КС: А в каком качестве Вам было проще — в качестве научного работника, который пришел в коммерцию, или в качестве генерального директора, который взялся ­преподавать?

Андрей: В моем случае, конечно, было проще второе — должно быть обязательное самообразование или внешнее образование, которое должно трансформироваться в практический жизненный опыт, и вот уже квинтэссенция теоретических знаний и практического опыта может быть представлена людям в качестве примера для подражания или просто примера, с которым они сами примут решение что ­делать.

 

КС: Продолжая тему сравнений: кому легче работать с практиками — преподавателю, которого в институте научили преподавать, или практику, который в педагогическом не ­учился?

Андрей: Вы, наверное, уже знаете, что я отвечу: я за тех людей, которые могут учить своим опытом. А педагогический или андрагогический талант — это такой же талант, как талант художника, повара, инженера и так далее: безусловно, есть люди, которых интересно слушать и за которыми интересно идти, а есть люди, за которыми идти просто неинтересно, и ты им не ­веришь.

 

КС: Но ведь в Вашем случае Вы, с одной стороны, преподаватель, который гордится своими успешными учениками, а с другой — предприниматель, которому эти «ученики» могут наставить палок в колеса. За свой бизнес не ­страшно?

Андрей: Да, есть такое, и я на протяжении всей моей преподавательской деятельности частенько от моих коллег слышу «перестань учить конкурентов». Но мне кажется, что знания и опыт должны воспроизводиться — не может только старое и опытное поколение пользоваться результатами своего труда и опытом, мы должны передавать свои знания, даже если и конкурентам — все равно это идет на благо конечного потребителя. Я хочу, чтобы у меня были ученики и последователи, и если они используют мой опыт, мои технологии — это, скорее, хорошо, чем ­плохо.

 

КС: А Вы сами используете опыт своих ­учеников?

Андрей: Обучение взрослых состоявшихся людей — это действительно улица с двусторонним движением: они чему‑то учатся у меня, я чему‑то учусь у них, поскольку в ходе лекции общаюсь в основном с людьми, которые уже сами достигли каких‑то результатов в жизни, и им тоже есть чего рассказать нового и интересного, что я потом могу попытаться использовать в своей практике. Очень много бизнес-идей рождается в дискуссиях, ведь ценность мастер-классов и семинаров именно в том, что это взаимное общение: я не просто «начитываю» материал или раздаю домашние задания — нет, я освещаю тему, и мы ее обсуждаем. В целом, если говорить о моей мотивации, для меня это, с одной стороны, отдушина в рутинной предпринимательской деятельности, а с другой стороны, это обмен опытом, «свежая кровь», постоянное общение или с коллегами (у нас учатся и сотрудники дистрибьюторов, и сотрудники аптечных сетей), или с сотрудниками конкурентов. В любом случае это для меня неиссякаемый источник знаний, теоретических и практических. Не буду лукавить — я смотрю на них как на кадровый потенциал: замотивированные, желающие что‑то изменить в своей жизни люди всегда интересны как потенциальные работники или ­партнеры.

 

КС: Случалось ли Вам делать своим студентам предложения такого ­рода?

Андрей: Здесь я с собой борюсь, мне кажется, это не совсем честно, и поэтому благодаря своей преподавательской деятельности я, скорее, приобретаю бизнес-партнеров, чем работников, хотя по ее итогам у меня появляются и те, и ­другие.

 

КС: «Высокий класс» преподавателя — в чем он ­проявляется?

Андрей: Наверное, я в общем и целом люблю людей, глубоко их уважаю и считаю, что чем больше в человеке хорошего, тем меньше в нем плохого. Поэтому моя задача — как предпринимателя, так и преподавателя — обнаруживать в людях их положительные качества, и здесь без разницы, выступаю я в роли руководителя или андрагога — я везде стараюсь преследовать благие цели и достигать их посредством использования потенциала людей. Можно людей прессовать, давить, выжимать из них соки. А можно их развивать и достигать результатов через их мотивацию, вовлеченность, заинтересованность, ответственность — вот я как раз выбираю второй ­путь.

 

КС: Как мотивировать студентов, из общения с Вами я уже поняла. А как мотивировать подчиненных, ведь многие из них приходят на работу за зарплатой, чтобы кормить свою ­семью?

Андрей: Этот вопрос решается еще на этапе подбора персонала, и вот здесь я проявляюсь как ярый последователь Стива Джобса, который говорил, что персонал должен быть «голодным и безрассудным». То есть базовые потребности должны быть удовлетворены, но мне больше нравятся люди, которые недовольны своей зарплатой, чем люди, которые своей зарплатой довольны. И состояние кризиса в моей бизнес-модели гораздо эффективнее, чем состояние благоденствия и вселенского счастья. Человек должен быть постоянно неудовлетворен, только тогда он может совершенствоваться и развиваться. А если человек почил на лаврах, я лучше его ­обойду.

 

КС: Тогда такой вопрос: каким Вы себя чувствуете, как руководитель ­компании?

Андрей: Вот я как раз себя чувствую голодным и безрассудным. Не в прямом смысле, конечно, — это та неуспокоенность, тот вызов, который я каждый день бросаю себе и своим сотрудникам: нет пределов совершенству, оно еще не ­достигнуто.

 

КС: А если конкретизировать — каковы Ваши задачи на текущий ­период?

Андрей: Донести до российского потребителя весь тот «портфель», которым мы обладаем сегодня и будем обладать завтра, и чтобы он занял достойное место в обиходе наших граждан, потому что все продукты, которые мы привлекаем в портфель, — это или продукты истинно инновационные, либо с существенными признаками инновационности, либо это продукты из сегментов, которые в России недоразвиты по разным причинам. Любые инновации внедряются всегда очень сложно, долго и дорого, вот эту задачу я и решаю — чтобы товары, которые реализует «Сегмента», заняли достойное место в своих сегментах ­рынка.

 

КС: Те, кто работает с инновациями, всегда опасаются промышленного ­шпионажа.

Андрей: Да, это часто случается. Но я все равно стараюсь играть на опережение — быстро сделать и раньше представить. Как говорил один из моих бизнес-партнеров, «или ты первый, или ты ­мертвый».

 

КС: Мы уже говорили о том, что Вы рассматриваете своих студентов как потенциальную кадровую базу, но ведь другие предприниматели ваших работников тоже так ­рассматривают?

Андрей: Да, постоянно. И у меня в компании есть такой неписаный закон, что из нее нельзя уйти по собственному желанию: из компании человек может быть лишь уволен, когда он не соответствует своей позиции и не обеспечивает тот уровень ожиданий, который ему предъявляет компания. А если человек нужен компании, ценен для нее, то руководитель должен предпринять все меры, чтобы человека оставить в ­компании.

 

КС: А как же «голодный и ­безрассудный»?

Андрей: Ну, я бы не сказал, что мы при этом создаем условия, комфортные для человека: если человек не хочет развиваться, а хочет перейти на другую работу, потому что там больше зарплата и меньше работы — это не наш человек, и на каком‑то жизненном этапе наши пути могут ­разойтись.

 

КС: Если проводить аналогию, успешный менеджер — это большая щука в озере, которая держит в тонусе всех остальных рыб, или пастух, который направляет овец туда, куда, по его мнению, им следует ­идти?

Андрей: Я думаю, успешный менеджер — это подводная лодка, которая идет намеченным курсом, а за ней движутся все остальные. То, что рыба ищет, где глубже, а человек — где рыба, чистая правда, я, как человек, занимающийся профессиональной рыбалкой, могу это подтвердить. Но тут есть разница, нужны ли человеку для роста его благосостояния внешние условия или он генерирует этот ресурс самостоятельно — от этого зависит, примет или нет работник те вызовы, которые ему ­дают.