18+

Игорь Феофилов

Игорь Феофилов

Игорь Феофилов

о том, заменит ли робот хирурга

Отвечая на вопрос о том, что ему нравится больше — преподавать в медицинском университете, писать научные статьи, общаться с пациентами или работать в операционной, — главный уролог области, заведующий кафедрой урологии НГМУ и куратор отделения урологии Новосибирской областной клинической больницы Игорь Викторович Феофилов, не задумываясь, выбирает последний вариант: «У меня даже коллеги шутят, когда я прихожу из отпуска и сразу иду в операционную: «Что, уже руки чешутся? Прямо сразу в бой?». Честно скажу: для меня оперировать — это все, прочее — ­вторично».

Досье КС

Игорь Феофилов

Город: Новосибирск

Должность: главный уролог области, заведующий кафедрой урологии НГМУ, куратор отделения урологии Новосибирской областной клинической больницы, к.м.н., доцент, заслуженный врач РФ, лауреат конкурса «Врач года — 2013», обладатель диплома II степени Всероссийского конкурса в номинации «Лучший уролог России — 2014»

Увлечения: путешествия, строительство загородного дома

Именно поэтому разговор у нас получается по большей части о том, какие методики сейчас стоят на передовой урологической хирургии: о них Игорь Викторович говорит с увлеченностью ребенка, ожидающего в подарок на Новый год робота-трансформера. Кстати, в Областной клинической больнице, по его мнению, робота очень не хватает. Но об этом — чуть ­позже.

КС: Игорь Викторович, расскажите о том, как вы пришли в ­урологию.

Игорь Викторович: Начну с того, что врачом я мечтал стать с 6‑го класса. Здесь важную роль сыграла моя старшая сестра, которая вовремя стала мне «подсовывать» книги про врачей: я их с удовольствием прочитал, и специальность показалась мне достаточно интересной — захотелось спасать людей. В итоге попробовал поступить в Новосибирский государственный медицинский институт, с первого раза не поступил — отслужил в пограничных войсках, прошел рабфак и тогда уже поступил, куда ­хотел.

КС: И поначалу, надо полагать, мечтали стать общим ­хирургом.

Игорь Викторович: Да, общим, сосудистым, травматологом. Как и многие. Но на четвертом курсе у нас начались узкие циклы, и в их числе — урология, которую вел ныне здравствующий профессор Валентин Ильич Исаенко — мой учитель в специальности, он и сейчас помогает мне во всех вопросах. Валентин Ильич принес муляж мочевого пузыря и настоящий цистоскоп, и нужно было, смотря в окуляр цистоскопа, попасть мочеточниковым катетером в устье мочеточника. Ни у кого не получалось. А у меня получилось с первого раза, и тогда как будто щелкнуло: это — ­мое.

феофилов 2.png
Так я решил, что стану урологом. После окончания НГМИ поступил в клиническую ординатуру по урологии, а через два года по ее окончании остался в Областной клинической больнице, где работаю до сих ­пор.

КС: В отделении вы, как заведующий кафедрой урологии НГМУ, курируете научную часть. Что это ­предполагает?

Игорь Викторович: Работники кафедры урологии НГМУ не просто лечат пациентов, они еще и занимаются обучением молодых врачей. Второй немаловажный момент — это научная работа: медицина — это область, где новые технологии внедряются достаточно быстрыми темпами. И наш университет успешно этому способствует, сохраняя общий высокий уровень образования, что помогает ему стабильно занимать высокие позиции в рейтингах медицинских вузов ­России.

Все новое, что появляется в теории, весь эффективный мировой опыт мы стараемся внедрять на базе Областной клинической больницы. Ее оснащение сопоставимо с оснащением крупных клиник не только России, но и некоторых европейских стран. В своем регионе мы ведущие и по выполнению высокотехнологичных операций, и по квалификации врачей, и по научному потенциалу, потому что Областная больница является базой множества кафедр Новосибирского государственного медицинского университета. И именно плодотворное сотрудничество этих двух структур позволяет и медицинское образование, и непосредственную помощь людям сделать более ­эффективными.

КС: В урологии большинство проблем можно решить при помощи современных малоинвазивных технологий. Каково сегодняшнее место традиционной открытой хирургии и почему от нее не получается отказаться ­совсем?

Игорь Викторович: Есть определенные ситуации, когда мы не можем отказаться от традиционной открытой хирургии. Например, когда мы имеем дело с гнойно-деструктивными процессами, когда опасность применения лапароскопии превышает риск открытой операции именно из‑за процессов, которые могут проявиться в послеоперационном периоде. Применяется открытая хирургия и в том случае, если у пациента есть дыхательная недостаточность: при лапароскопических операциях в брюшную полость нагнетается под определенным давлением углекислый газ. Есть и другие моменты, которые не позволяют нам провести малоинвазивные ­манипуляции.

КС: Но в будущем малоинвазивное операционное вмешательство будет все больше и больше «теснить» традиционную ­хирургию?

Игорь Викторович: Наиболее вероятно. Для меня открытая хирургия — это прошлый век: я сторонник современных технологий, которые сейчас дают наилучший результат. Считаю, что перевод нашей больницы и некоторых больниц в регионе на инновационную хирургию — это одно из главных моих достижений: мне приходилось убеждать коллег, которые скептически к этому относились. И я рад, что все‑таки убедил их в том, что в мире уже даже не идет сравнения традиционной открытой и малоинвазивной хирургии — в научно-практической среде сравнивают эффективность неинвазивных и малоинвазивных методик, а также малоинвазивных методик между ­собой.

феофилов 3.png
К примеру, дистанционная ударно-волновая литотрипсия в лечении мочекаменной болезни уже не считается передовым методом — здесь вновь выходит на первое место эндоскопия. А лапароскопическую нефрэктомию сравнивают с роботизированной нефрэктомией. И в этом плане последним словом техники стал робот «Да Винчи», который сейчас получил распространение в мире, — в России он есть в некоторых городах, но в нашей клинике, к сожалению, я о нем могу пока только ­мечтать.

КС: Фантастика — робот, который делает урологические ­операции!

Игорь Викторович: Грубо говоря, это не робот, а очень высокотехнологичный роботизированный инструмент в руках хирурга. «Да Винчи» — это специальный медицинский аппарат: при роботизированной операции помощники устанавливают в брюшную полость такие же порты, как и при лапароскопической, но хирург не стоит у операционного стола — он сидит за монитором и управляет роботом при помощи «джойстика». При этом возможность манипуляции инструментами, вставленными в брюшную полость, даже выше, чем при обыкновенной лапароскопической операции, потому что «пальцы» робота ловчее, чем человеческие. В результате воздействие на организм человека — более ­щадящее.

При этом здесь нет никакого передоверения функций машине: манипуляторы — такой же инструмент в руке хирурга, как скальпель. Возможно, в далеком будущем мы и будем иметь возможность лицезреть робота-хирурга, но пока до этого ­далеко.

КС: Методы диагностики заболеваний также шагнули вперед, что особенно важно при выявлении онкологических процессов. Какие результаты это дает в сочетании с инновационными методами ­хирургии?

Игорь Викторович: К сожалению, несмотря на то что диагностика совершенствуется и мы стали выявлять онкологические процессы мочеполового тракта на более ранних стадиях, число онкологических (в том числе онкоурологических) больных имеет тенденцию к увеличению. И это не самое страшное — хуже то, что онкология начала «омолаживаться». Чуть более 20 лет назад, когда я только начинал свою врачебную деятельность, мы думали, что рак почки — это как минимум после 50‑ти. А теперь у нас бывают пациенты, которым 35, 25 лет. Причем запущенные, потому что чем моложе пациент, тем быстрее растет у него ­опухоль.

Буквально несколько дней назад прооперировали молодого пациента с опухолью почки — уже с метастазами. По всем канонам надо было отправить его на симптоматическую терапию, но мы все же пошли на определенные риски и решили удалить огромную опухоль вместе с почкой с последующей химиотерапией в послеоперационном периоде. Так как существует гипотеза, что при удалении первичного очага возможен регресс вторичных метастатических очагов. Оправдает это себя или нет — покажет время: если все было правильно выполнено и в течение пяти лет не наступит рецидива — пациент будет снят с онкологического ­учета.

КС: Это на поздних стадиях. А на ­ранних?

Игорь Викторович: А на ранних процент выживаемости куда выше. Когда очаг небольшой, мы прибегаем к органосохраняющим лапароскопическим операциям — выполняем резекцию почки и удаляем опухоль вместе с небольшим участком здоровой ткани. И это приносит достаточно хорошие ­результаты.

Так что чем раньше выявлено заболевание — тем больше шансов победить болезнь. Именно поэтому каждый человек должен сдать минимум анализов хотя бы раз в год. Взять рак предстательной железы — он входит в лидирующую пятерку онкозаболеваний, наряду с меланомой, раком желудка и раком легкого. И прирост этой патологии в основном наблюдается в возрастной группе 40–50‑летних. В диагностике этой онкологии очень помогает анализ крови на ПСА (простатоспецифический антиген). Это высокочувствительный метод, который позволяет определить, что что‑то не так, в 90 % случаев: сдал кровь из вены, через два-три дня пришел анализ — если ПСА повышен, можно отправляться к ­урологу.

КС: С какими пациентами проще на приеме — с мужчинами или с ­женщинами?

Игорь Викторович: Я бы не сказал, что мне с какими‑то пациентами сложно: если врач относится к пациенту так, как должно, никаких проблем в общении не должно возникать вне зависимости от того, кто перед ним сидит. Необходимо направить разговор так, чтобы пациенту было все понятно про его здоровье, но при этом не нагнетая панику. Если подозревается или уже диагностирована онкология, можно сказать «нехорошая болячка», а уже потом постепенно подвести пациента к необходимости операции. Не обрушивайте на него диагноз, лучше вместе придите к той мысли, что рак — это не приговор: сегодня любые онкологические заболевания лечатся достаточно хорошо, если лечение начато на ранней ­стадии.

КС: В таком случае, что в вашей работе было или является наиболее психологически ­сложным?

Игорь Викторович: Лапароскопический донорский забор почки. Особенность этой операции в том, что мы, грубо говоря, отрезаем здоровый орган у здорового человека. Психологически это достаточно сложный момент, и прежде чем я выполнил первый донорский забор, я выполнил, наверное, 150 обычных нефрэктомий — отработал методику, приобрел опыт работы манипуляторами, работал до тех пор, пока не понял, что могу выполнить донорский забор без принесения вреда и донору, и его почке. И только тогда решился провести операцию ­самостоятельно.

КС: Сколько донорских лапароскопических нефрэктомий выполнено в Областной клинической больнице за последние ­годы?

Игорь Викторович: За последние три года — пятнадцать, и по сей день все нормально: во всех случаях орган прижился, реципиенты живут до сих пор, доноры также абсолютно здоровы, никаких серьезных осложнений не было — не абсолютно, но очень хорошие ­результаты.

С открытым забором почки это, конечно же, несравнимо: при лапароскопии более точная визуализация, косметически более аккуратно. И технологии донорского забора почки, надо сказать, прогрессируют: в одном из центров в России у женщин начали извлекать донорскую почку через влагалище, и мы уже подумываем перенять их опыт — по результатам такой операции снаружи останется несколько сантиметровых разрезов, как следствие, «косметика» будет на высоком ­уровне.

КС: В марте этого года вас назначили главным урологом Новосибирской области. Какие обязанности добавились у вас в связи с ­этим?

Игорь Викторович: Обязанность одна — координация развития урологической службы, направление ее в правильное русло. Нужно привести урологические службы других больниц к единому знаменателю, чтобы клиники могли перенимать друг у друга опыт. Это одна из главных задач, и, я думаю, этого мы сможем со временем ­добиться.

Остро стоит проблема оснащенности больниц. Несмотря на то что я являюсь заведующим кафедры урологии, веду научную и преподавательскую деятельность, я остаюсь при этом врачом-практиком, и, конечно, мне хочется, чтобы новое оборудование быстрее поступало не только в нашу клинику, но и в другие больницы нашего города, нашей страны.

К сожалению, у нас даже в городских больницах нет того оборудования, которое есть в областной, да и в областной нет всего, чего мне, как врачу-урологу, хотелось бы. Но к этому можно и нужно ­стремиться.

КС: А если говорить о разрешении медицинских проблем — какого открытия вы особо ждете как практикующий ­врач?

Игорь Викторович: Одной из серьезных проблем в урологии является мочекаменная болезнь: ею страдают примерно 30–40 % всех стационарных пациентов, и это одна из главных проблем в ­урологии.

При этом истинную причину развития мочекаменной болезни урологи мира до сих пор не поняли до конца. Существуют теории — одна, другая, третья, понятны факторы риска, но истинная причина остается тайной. Вероятно, ее все‑таки надо искать на генном уровне: вполне возможно, есть ген, отвечающий за развитие мочекаменной болезни. Нашли же ген, отвечающий за сахарный диабет. Поэтому я говорю своим ученикам: если найдете причину, проблема будет, скорее всего, полностью решена. Во всяком случае, я мечтаю об этом: сам я, скорее всего, не успею, но, возможно, мои ученики будут к этому ­стремиться.

КС: Среди пациентов Детского нефроурологического центра, открытого три года назад в Новосибирской областной больнице, немало пациентов с мочекаменной болезнью, хотя ранее это считалось нетипичным. Эта болезнь также ­«помолодела»?

Игорь Викторович: К сожалению, да: самому маленькому пациенту, которого мне довелось оперировать, был год и месяц. Как мне кажется, причиной такого резкого омоложения болезни стал экологический фактор — среда, в которой мы живем, не предполагает оздоровления населения. Экология — это та вещь, от которой обычно отмахиваются, но если продолжать это делать, мы и дальше будем пожинать плоды собственной безалаберности, видя наших детей на операционном ­столе.

КС: Расскажите немного о работе центра, ­пожалуйста.

Игорь Викторович: В нашем регионе это единственный центр, специализирующийся на ведении детей с урологическими патологиями. В центре работают высококвалифицированные детские урологи, и специалисты «взрослого» отделения курируют их работу — проблемы детской урологической хирургии проще решать за счет опыта «взрослой», кроме того, совместная работа детских и взрослых урологов очень важна в деле разработки новых методик, специально приспособленных для задач детской ­урологии.

Недавно наш детский уролог выступал на съезде в Москве, посвященном урологии, где представил доклад о результатах лечения мочекаменной болезни. Многие представители регионов России очень позитивно приняли информацию о том, что наши детские урологи практически исключили открытые операции: во всяком случае, в последние два года открытых операций у детей по поводу мочекаменной болезни мы не ­проводили.

КС: Какие специфические проблемы приходится решать детской ­урологии?

Игорь Викторович: Например, проблему временного дренирования. Ребенок — это растущий, бегающий и познающий мир живой организм, он не сидит на месте. А когда трубочка в боку, с нею не побегаешь — конечно, она ему мешает, и он рано или поздно ее выдернет, если этот момент не отследить. Поэтому мы должны искать какие‑то способы, чтобы решать наши задачи, не ограничивая подвижности ребенка. Адаптируемся к этому, у нас немало наработок — к примеру, использование специальных стентов, позволяющих не выводить никаких трубочек. В этом направлении ­идем.

КС: Игорь Викторович, как я поняла, главным вашим увлечением является работа. И все же не могу не спросить — как вы от нее отдыхаете и чем увлекаетесь во внерабочее ­время?

Игорь Викторович: Нерабочего времени у меня практически не остается, потому что сейчас я работаю над защитой докторской диссертации на тему инновационных технологий в перкутанной хирургии почки и верхних мочевых путей — при этом методе в поясничной области делается один разрез размером примерно 1 см. Одна из проблем перкутанной хирургии — использование сверхэластичных имплантатов из никелида титана с памятью ­формы.

Другой мой «проект» — строительство загородного дома: мы с женой долго к этому шли и, наконец, пришли. Хотим, чтобы дом был теплый, проведем туда газ, воду, электричество. Думаю, летом будем жить там постоянно, зимой — еженедельно, а потом, возможно, и переедем. Но вообще, мы не только для себя: мечтается, чтобы приезжали родственники, знакомые, чтобы постоянно в выходные было много народу, чтобы можно было пообщаться, попариться в бане, сходить на озеро, пожарить шашлыки. Для отдыха ведь, в общем‑то, немного надо — желание и время. И с первым у меня дела обстоят явно лучше, чем со ­вторым.

5624 просмотров

Поделиться ссылкой с друзьями ВКонтакте Одноклассники

Нашли ошибку? Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter.