Валерий Пискарев

Пластическая хирургия как ветвь отечественной медицины довольно молода — Минздрав РФ официально признал ее самостоятельной специальностью только в июле 2009 года, уже после того, как на женщину, сделавшую круговую подтяжку лица, перестали смотреть в лучшем случае как на инопланетянку. Но и сейчас пластическая хирургия для обывателя — это такая специальная чудотворная область медицины, которая позволит любому страждущему обрести ангельские черты лица и идеальные пропорции тела, ощутимо помолодеть и вообще волшебным образом преобразиться — были бы деньги и желание меняться. Кажется, что это простой, а значит, и очень привлекательный путь к красоте, но простые пути почти всегда только кажутся таковыми. Беседуя с Валерием Пискаревым, я получила возможность спросить пластического хирурга о том, где пролегают границы «могущества» эстетической хирургии, а также о том, почему люди ради красоты охотно ложатся под нож раз за разом и что им в итоге это ­дает.

 

КС: Валерий, Вы раньше были хирургом общей практики. Что Вас привело в пластическую хирургию из ­общей?

Валерий: Я перешел в пластическую хирургию в 90‑е — в то время я жил в Калининграде. Честно говоря, работа хирурга меня устраивала, я не хотел с ней расставаться, и основной причиной перехода из одной области в другую стало то, что зарплаты у врачей тогда были неважные. Хотелось большего, и при этом — заниматься тем, что нравится и получается. Поэтому, пройдя первичную подготовку, я ушел в частную клинику, и там уже учился у ­мастеров.

 

КС: В девяностые платная и бесплатная медицина — это было небо и земля. Долго привыкали к новым ­стандартам?

Валерий: Конечно, зачастую приходилось ломать себя и физически, и психологически — в частной клинике было совсем другое отношение к пациентам, другой подход к лечению, соответственно, у врачей перед пациентами была ответственность немного другого характера. Но в целом после того, что я насмотрелся в муниципальной клинике, мое становление в сфере частной медицины проходило относительно быстро — спустя полгода начал понимать, что к чему и зачем к нам ­приходят.

 

КС: Какие неожиданности ждали Вас, как общего хирурга, в пластической ­хирургии?

Валерий: В первую очередь, в общей хирургии больные сами приходили, потому что им это было жизненно необходимо, а здесь у людей были другие требования. Некоторые из них поначалу казались чудными, зато сейчас они воспринимаются как вполне нормальные ­запросы.

 

КС: Чудно — это, наверное, когда симпатичная девушка просит увеличить грудь размера на ­три?

Валерий: Пациенты приходят абсолютно разные, и такие в том числе. Я отношусь к этому спокойно: люди приходят к нам с какими‑то своими чаяниями — выслушиваем, обсуждаем и только потом начинаем работать над решением ­проблемы.

 

КС: Кто диктует стандарты красоты, с которыми к Вам приходят люди? Глянцевые ­журналы?

Валерий: Отчасти да — есть требования моды, и не мы их придумали: они определяются сообществом модельеров, журналистов, артистов и так далее. Если человек на обложке — значит, он популярен, пользуется спросом, и нормальное желание человека — быть таким же востребованным в обществе. А то что нам работы от этого больше — так мы же не ­плачем.

 

КС: Ну вот, допустим, приходит к Вам женщина с фотографией Анджелины Джоли и говорит — «а сделайте мне такие же губы». А Вы видите, что она ну никак не сможет быть как Джоли, даже с такими вот губами. И что Вы, как пластический хирург, ей в таком случае ­посоветуете?

Валерий: Ну, губы‑то у Джоли красивые, другое дело, что не к каждому образу они подойдут. Тогда уже начинаешь предлагать варианты, которые, по твоему мнению, сопоставимы с предложенными, но больше человеку подойдут. Тут опять же надо принимать во внимание то, что единых стандартов красоты нет, все мы очень разные. Поэтому основной принцип работы в нашей практике — индивидуальный подход. Кстати, довольно часто после разговора с хирургом человек корректирует свои первоначальные запросы, а порой и совсем отказывается от своих намерений — и такие случаи ­бывают.

 

КС: Пластический хирург вправе давать такие советы своим ­пациентам?

Валерий: Пластическому хирургу важно понять, чего именно пациент хочет, чего он ожидает от операции. Когда выяснишь причины обращения в клинику, пожелания, чаяния, тогда проще что‑то посоветовать, ведь только в результате взаимопонимания и взаимного доверия становятся возможны хорошие результаты. Если человек доверяет мнению специалиста, это 80 % успеха, и самое главное тут — не идти на поводу у пациента: денег хочется заработать всегда, это понятно, но очень не хочется впоследствии, идя по городу, переходить на другую сторону улицы, увидев пациента, идущего навстречу. Наоборот, хочется подойти, посмотреть, полюбоваться на свою ­работу.

 

КС: Но человек не всегда же знает, что именно ему надо. Многим просто хочется, чтобы было красиво. Как быть с такими ­пациентами?

Валерий: Если человек сам не знает, чего он хочет, с операцией торопиться не надо — надо подождать, пока это желание оформится в конкретное требование. Поэтому всем, кто хочет, чтобы «было красиво», я стараюсь предложить какие‑то варианты, дать максимум информации, и прошу всё еще раз хорошо обдумать — как говорится, «с этим надо переспать». Я считаю, браться за решение проблемы врачу стоит только в том случае, если он уверен в своих силах, знает, что делать, и может спрогнозировать результат. А если он ни в чем не уверен, или уверен только в том, что толку от данной процедуры не будет, — зачем человека обманывать и ­обнадеживать?

 

КС: В каких случаях Вы видите, что толку не ­будет?

Валерий: Об этом можно говорить очень долго и разнообразно. И в основном это моменты психологического характера. Например, однажды ко мне пришла девочка 19 лет — я ее до сих пор помню — и сказала, что хочет изменить носик. Сама красавица красавицей, нос тоже вроде бы в полном порядке. Стали разбираться, что не нравится: «Он не такой, какой должен быть». А каким должен? «Ну, я не знаю, сделайте что‑нибудь», — говорит девушка. Я с ней долго в таком роде беседовал, потом попросил, чтобы мама пришла. Выяснилось, что ее молодому человеку нужна была отговорка, чтобы расстаться с ней, и он сказал, что в ней его не устраивает ее нос. В итоге, на приеме у пластического хирурга оказалась девушка с психологической травмой. Еще была пациентка, которая постоянно к нам приходила: то веки ей сделать, то носик, то губы, то лоб подтянуть. Я долго не мог понять, чего она хочет, а потом понял, что она просто сама по себе некрасивая — бывает такой типаж — и думала, что с помощью пластических операций станет красавицей. Но мы ведь не «фабрика красоты» — что касается лица, мы просто возвращаем те черты, которые были в молодости, например, или исправляем дефекты, которые не устраивают человека. И мы вряд ли сделаем человека красивее, чем он сам по себе есть, потому что существуют такие базовые вещи, как строение черепа, расположение мышц, глаз, зубов в челюсти, и на уровне пластической хирургии скорректировать это нельзя. Получается, пластический хирург оказывается в сложной ситуации: он не может сделать женщину красавицей, а сказать ей об этом — не вполне ­корректно.

 

КС: Есть ли психологическая служба для работы с такими случаями? Нельзя же делать операции людям, которые зациклены на недостижимом ­совершенстве?

Валерий: В данный момент, в этой роли выступаем мы, доктора. Возможно, в штате клиники должен быть психолог, работающий с такими проблемами. Но другое дело, что не для всех это будет приятно: представьте, человек пришел, к примеру, убрать излишки кожи с верхних век — а его направляют с этим к психологу. Кроме того, тут не всегда понятно, что именно считать проблемой: практически каждый человек чем‑то недоволен в своей внешности, даже несмотря на то, что другим его недовольство может казаться ­смешным.

 

КС: А ведь довольно часто можно говорить о том, что у человека скорее психологическая проблема, чем проблема, связанная с каким‑то недостатком ­внешности.

Валерий: Такого рода проблемы имеет каждый десятый человек, приходящий к нам. Но в большинстве случаев приходят люди с возрастными изменениями, с повреждениями, полученными в результате травмы, ожога, с послеродовыми изменениями и так далее. И тут уже явно не «придурь», а попытка возвратить былые ­черты.

 

КС: Какой была самая тяжелая операция, которую Вам приходилось ­проводить?

Валерий: Да нет легких операций, потому что каждая из них требует приложения всех сил и максимального внимания. Самые трудоемкие операции — это комплексные операции на лице, которые идут по 6–7 часов — туда входит и коррекция век, и подтяжка бровей, и круговая подтяжка, и коррекция носа, и коррекция более глубоких тканей. Такая операция имеет смысл тогда, когда мы можем говорить о наличии возрастных изменений, и для наших пациентов собраться на такую операцию проще, чем на ряд маленьких. Ведь каждая операция — это стресс, и есть разница, один стресс получить или ­несколько.

 

КС: Но ведь есть же понятие «благородной старости». Не получается ли, что «помолодевшие» хирургическим путем обманывают ­природу?

Валерий: Я думаю, тут вступают в действие иные факторы: 50‑летней женщине очень приятно, когда на нее обращают внимание 35‑летние мужчины. Вообще, выглядеть хорошо — это хорошо. И неважно, сколько тебе лет — 20, 40 или 70.

 

КС: А внутри же все равно остается столько, сколько есть на самом ­деле.

Валерий: Ой, не скажите! Когда женщины видят себя в зеркале помолодевшими, у них даже походка меняется! Улучшается качество жизни — человек становится более самодостаточным, более уверенным в себе. Если в бытовом плане изъяны внешности часто мешают правильно наложить макияж, то после операции не приходится ежедневно замазывать морщинки какими‑то кремами, делать нелепые прически. Женщина идет с гордо поднятой головой, она — королева. Кроме того, психологический комфорт сказывается и на всем остальном здоровье: если женщина хорошо выглядит — она и чувствует себя ­лучше.

 

КС: Сколько длится эффект от ­операции?

Валерий: Тут все зависит от тканей и от того, насколько корректно и грамотно сделана операция. Американцы говорят, что подтяжку нужно делать три раза — в 40, 50 и 60 лет. Но они любят стандартизировать, а я сторонник более индивидуального ­подхода.

 

КС: А как же первозданная красота лица, и в том числе — его первозданное несовершенство, которое ценят многие ­художники?

Валерий: Что в голове у этих художников, кто бы знал. В любые времена своя мода, всё же определяется спросом времени. Возьмите античные скульптуры — какие там тела красивые, ­лица!

 

КС: А на портретах более поздних эпох люди не всегда красивые — часто просто очень реалистично передано ­уродство.

Валерий: Вам нравятся некрасивые ­люди?

 

КС: Я по роду деятельности периодически фотографирую людей, и мне кажется, что некоторые изъяны внешности смотрятся как ­изюминка.

Валерий: Это просто ваш вкус — нельзя же всем навязывать свое мнение. Приходит ко мне человек и говорит — мне не нравится мой нос, а я говорю — да ты что, у тебя замечательный нос! Но я понимаю, что если я не сделаю эту операцию — ее сделает кто‑то еще, только и всего. Ну не видит человек себя с таким носом, что ­поделать.