Владимир Кашников

КС: Владимир Васильевич, когда вы решили «пойти в медицину», были полностью уверены в своем ­выборе?

Владимир: Да, полностью. В девятом классе я стал посещать медицинский кружок, который вел врач-рентгенолог из местной поликлиники. Там рассказывали об анатомии и физиологии человека, давали какие‑то доступные для нашего возраста азы. И уже в десятом классе я твердо решил поступать в Новосибирский медицинский институт. Правда, школьные учителя видели во мне будущего педагога, поскольку я был секретарем комсомольской организации. Но всё‑таки я пошел по медицинской линии, хотя сейчас отчасти воплощаю и педагогическую миссию: преподаю на кафедре офтальмологии на факультете повышения квалификации ­врачей.

КС: Почему вы отдали предпочтение именно ­офтальмологии?

Владимир: Когда в мединституте началась узкая специализация, меня особенно привлек цикл офтальмологии. Мне понравилась ювелирная работа хирурга при оперативном лечении катаракты, а лекции доцента Натальи Сергеевны Орловой, которая очень красиво, «вкусно» преподносила офтальмологию, окончательно определили мой ­выбор.

КС: Какая еще область медицины вам ­близка?

Владимир: В силу особенностей моей специальности приходится также ориентироваться в лор-патологии, стоматологии, неврологии. Орбита, где располагается глаз, соседствует с гайморовой и лобной пазухами, носовым проходом, верхней челюстью и головным мозгом. Патологии соседних областей могут быть опасны для глаза и орбиты. Но, наверно, ближе всего мне кардиология, потому что моя жена Лидия специалист в этой сфере. По вечерам мы часто делимся впечатлениями о рабочем дне, рассказываем об интересных пациентах и проведенных ­операциях.

КС: Владимир Васильевич, вы наблюдали воочию становление современной офтальмохирургии, какие моменты вам ­запомнились?

Владимир: Зпомнилось, как мои учителя по офтальмологи — заведующий глазным отделением Областной клинической больницы Юрий Семенович Соловьев и главный офтальмолог Новосибирской области Галина Ивановна Бородина — внедряли в нашем городе первые операционные микроскопы. Именно тогда офтальмохирургия перешла на микрохирургический уровень. Это был важный ­прорыв.

КС: А когда вы трудились в Межотраслевом научно-техническом комплексе (МНТК) «Микрохирургия глаза», происходило что‑нибудь подобное по ­значимости?

Владимир: Я работал в МНТК полтора года и стоял у истоков внедрения конвейерной технологии операций при катаракте и аномалиях рефракции, когда одновременно работали пять хирургов и каждый выполнял определенный этап операции. Мне приходилось работать на третьем, самом ответственном этапе — вымывании хрусталиковых масс и имплантации искусственного хрусталика. Мы впервые в Сибири начинали работать на полностью импортном, самом современном в то время, оборудовании. Это был один из счастливых моментов моей ­жизни!

КС: В 98‑м году вы возглавили открывшуюся в городе клинику «Эксимер», которая специализировалась на лазерной коррекции зрения. Расскажите о методиках лечения, которые используются в вашей клинике ­сейчас.

Владимир: В 1998‑м году мы начинали как центр лазерной коррекции зрения при близорукости, дальнозоркости и астигматизме. Но позднее стали широко практиковать оперативное лечение катаракты и глаукомы. Затем открылось детское отделение клиники, где мы занимаемся профилактикой прогрессирующей близорукости, лечением косоглазия и амблиопии (так называемой слепоты от бездействия). Так что с каждым годом спектр оказываемых услуг расширялся. На сегодняшний день мы работаем на уникальном технологическом комплексе iLASIK, который позволяет в разы увеличить безопасность лазерной коррекции и уменьшить риск послеоперационных искажений зрения, в том числе приобретенного роговичного астигматизма. Если до недавнего времени роговичный лоскут формировался механическим путем при помощи микрокератома (или эпикератома), то сейчас эта манипуляция выполняется благодаря фемтосекундному лазеру без разреза роговицы металлическим ­лезвием.

КС: Возраст пациентов, которые оперируют катаракту, вырос благодаря малотравматичности операций. Есть ли такая тенденция в вашей ­клинике?

Владимир: Действительно, при лечении катаракты методом ультразвуковой факоэмульсификации величина прокола составляет всего 1,8 мм, и никакие швы не накладываются. Местная капельная анестезия не оказывает нагрузку на сердечно-сосудистую систему и легко переносится пациентами разного возраста. К нам приходят люди старше 90 лет, а «рекордсмену» по возрасту было 104 ­года!

Вообще, за последние десятилетия в офтальмологии произошел настоящий скачок: компьютеризированные микроскопы и факомашины (высокотехнологичные комбинированные платформы для хирургии катаракты и витреоретинальной хирургии), практически бесшовная хирургия, лазерные технологии и другие новшества позволяют возвращать зрение даже в тех случаях, которые раньше считались ­безнадежными.

КС: Как вам работалось раньше — без такого высокотехнологичного ­оборудования?

Владимир: В 1980 году, когда я начинал заниматься офтальмологией, было диагностическое и лечебное оборудование, соответствовавшее своему времени. Мы помогали пациентам так, как могли на тот момент. В ряде случаев пациентам даже не имплантировали искусственный хрусталик, и они были вынуждены ходить в очках с толстыми линзами: +10, +11 для дали и +12, +13 для работы вблизи (для чтения например). Большие разрезы, наложение швов и их грубое рубцевание, длительный реабилитационный период, индуцированный астигматизм из‑за швов — именно таким было оперативное лечение катаракты раньше. Я рад, что мне за довольно долгую офтальмологическую жизнь удалось лично наблюдать процесс модернизации в катарактальной и рефракционной хирургии. По степени революционности я могу сравнить его разве что с развитием ­электроники.

КС: Если у вас намечается тяжелая операция, как морально к ней ­готовитесь?

Владимир: Для хирурга нет простых операций, ведь каждый случай строго индивидуален. Операция в среднем длится 10–15 минут, иногда 30–40, причем расслабляться нельзя ни на мгновение. В последнее время в моей практике часто встречаются запущенные катаракты с множеством осложняющих факторов (узкие зрачки, набухающие катаракты и т. д.). Но какой бы проблемной ни была операция, важно всегда помнить о финальной цели — вернуть человеку зрение и увидеть его улыбку, которая для офтальмолога является самой высокой ­благодарностью.

КС: Как вы восстанавливаете силы после ­операций?

Владимир: Лучший отдых для меня — это смена вида деятельности. Выхожу из операционной, а меня уже ждут пациенты на консультацию, или накопились вопросы с сайта, на которые надо ответить. В общем, внимание быстро переключается. Хотя я и не особенно стремлюсь отдыхать от операций: для меня такая работа в радость, ведь это своего рода ­творчество.

КС: Расскажите, как проходит день главврача офтальмологической ­клиники?

Владимир: Обычный день начинается с утреннего обхода всех подразделений и консультации пациентов. Также приходится заниматься административной работой (контроль качества диагностики и лечения пациентов, клинико-экспертная работа, вопросы приобретения нового оборудования, инструментария, расходных материалов и т. д.) — таковы основные обязанности главврача. Но в приоритете для меня — работа в операционной (два-три дня в неделю), ведь именно там происходит волшебство под названием ­«прозрение».

КС: Участвуете ли в подборе новых кадров для клиники? Как оцениваете уровень молодых ­врачей?

Владимир: Когда в 1998 году клиника только открывалась, весь врачебный и сестринский персонал приходилось набирать мне: с каждым беседовал, выяснял его способности и желания. Мне очень приятно, что костяк нашей команды с того времени практически не изменился. Но поскольку мы постоянно увеличиваем спектр оказываемых услуг, штат сотрудников логично расширяется. Молодые специалисты, погружаясь в напряженный ритм работы клиники, быстро становятся настоящими профессионалами и достойно вливаются в наш ­коллектив.

КС: Какой стратегии вы придерживаетесь как ­руководитель?

Владимир: Я считаю, что хороший руководитель должен уметь делать свое дело, не мешая основному процессу. Иногда надо кого‑то поддержать, кому‑то сделать замечание, подсказать, причем делать это нужно спокойно, иногда с шуткой. Я по характеру человек добрый, но ­требовательный.

КС: Как изменилась статистика офтальмологических заболеваний за последние ­годы?

Владимир: В последнее время многие болезни молодеют, в том числе катаракта и глаукома. Если, например, раньше катаракта начиналась после 60–70 лет, то сейчас к нам приходят пациенты 35–40 лет, у которых уже есть эта серьезная проблема. Современные ритм жизни, экология, продукты — всё это негативно сказывается на органе зрения. Выросло число близоруких — это плата за цивилизацию, использование всевозможных гаджетов. Отмечу рост такого заболевания, как кератоконус, речь идет о неравномерном истончении и выпячивании ­роговицы. 

КС: Раньше кератоконус лечили жесткой контактной коррекцией, а на поздних стадиях пересаживали роговицу. Есть ли сейчас новшества в лечении этой ­патологоии?

Владимир: Сейчас широко используется имплантация стромальных сегментов в слои роговицы. Стромальные кольца создают своеобразный каркас для истонченной роговицы. В итоге ее структуры становятся менее подверженными действию внутриглазного давления, форма роговицы стабилизируется. Благодаря этому удается затормозить патологический процесс, восстановить сферичность роговицы, а значит, и повысить остроту ­зрения.

Еще один метод, позволяющий сделать каркас роговицы более жестким, называется кросслинкинг. Его принцип заключается в фотополимеризации (укреплении) стромальных волокон роговицы — этого удается добиться в результате комбинированного воздействия фотосенсибилизирующего вещества (рибофлавина) и ультрафиолетового ­света.

КС: Какие эмоции вы испытали, получив звание «Заслуженный врач ­РФ»?

Владимир: Любому человеку приятно, когда его скромный труд высоко оценивается. Но я считаю эту награду заслугой всего персонала нашей клиники, ведь один главный врач в поле не ­воин.

Владимир: Я увлекаюсь фотографией со школьной скамьи, со студенческой — кино- и видеосъемкой. Кстати, в моих научных работах часто используются фотографии, которые сделал сам. Еще я продолжаю заниматься самодеятельностью, как и в студенческие времена: читаю стихи и веду концерты ансамбля скрипачей Nota Artistica. В этот коллектив меня привела жена в 1979 году, сама она играет в нем уже 40 лет. В последние годы у меня появилось еще одно оригинальное увлечение — собираю колокольчики. Коллеги тоже пополняют мою коллекцию: привозят мелодичные презенты из командировок и отпусков. У меня уже накопилось несколько десятков звучных колокольчиков. Люблю что‑то мастерить своими руками и косить траву (у нас на даче минимум грядок, зато газоны — ­великолепные).

КС: Насколько я знаю, вы побывали во многих странах. Какое место в вашей жизни занимают ­путешествия?

Владимир: Путешествия для меня это тоже своего рода хобби. Причем в каждую из своих поездок я отправляюсь с намерением отключиться от всех дел, но проходит три-четыре дня и снова тянет на работу. Начинаю звонить, писать смс, чтобы узнать, как там всё без меня. Очень хочется в будущем посетить Индию, Эмираты и, может быть, отправиться в Австралию. Кроме того, в моей жизни много маленьких путешествий: мы часто встречаемся с друзьями, вместе катаемся на лыжах, ходим в театры и ­кино.

КС: А как вы еще заботитесь о своем здоровье, помимо участия в лыжных «марш-­бросках»?

Владимир: Я не курю, алкоголь употребляю крайне редко и в малых дозах. А лучшими средствами для поддержания здоровья считаю утреннюю зарядку, прогулки на свежем воздухе (летом походы в лес за грибами, зимой — лыжи) и отдых на ­даче.

КС: Кого вы можете назвать своими главными учителями — в профессии и в жизни ­вообще?

Владимир: Таких людей немало и с большинством из них я по‑прежнему поддерживаю связь. Моя первая учительница Алла Васильевна Кононова, учителя Галина Николаевна Колпащикова и Лидия Василь­евна Казанцева, профессора Роза Александровна Гундорова и Василий Иванович Савиных, академик Юрий Иванович Бородин — эти имена многое для меня значат. А еще я с огромной теплотой вспоминаю ушедших от нас Геннадия Васильевича Борисова (он был директором школы, которую я окончил), профессоров Сильву Фадеевну Шершевскую, Геннадия Леонидовича Старкова и Александра Ивановича Еременко. Я счастлив, что знал этих людей, и уверен, что без них не состоялся бы в своей ­профессии.