Андрей Рябиков

Андрей Николаевич, почему Вы выбрали ­медицину?

Можно сказать, что выбор сферы деятельности в моем случае произошел методом исключения. Я спрашивал себя: хочу ли я быть, например, таксистом? Нет, не хочу… Может, летчиком? Тоже, вроде бы, желания не было. Таким образом я и пришел к профессии врача и нисколько не разочарован в своем решении. То, что я уже больше тридцати лет «варюсь» в медицине, не теряя к ней интереса, — главное тому подтверждение. Вообще мне очень повезло, ведь я занимаюсь действительно любимым делом. Сейчас другой специальности для себя не вижу, потому что по базовому своему устройству я именно человек медицины, у меня менталитет ­врача.

 

А какой смысл Вы вкладываете в понятие «менталитет ­врача»?

Андрей: Профессия врача предполагает высокую степень эмпатии, то есть способности сопереживать пациенту, чувствовать его. Неслучайно, беседуя с человеком, медики спрашивают, не «Что у Вас болит?», а «Что у нас болит?». Врач как бы объединяет себя с пациентом, разделяя в определенном смысле его страдания. И тогда больной понимает, что он не один борется со своим недугом. Такое психологическое взаимодействие важно и в работе ультразвукового диагноста. Конечно, порой это эмоционально выматывает, но подобный момент, в принципе, неизбежен для многих медицинских ­специальностей.

 

Однако среди множества специальностей Вы выбрали именно ультразвуковую диагностику — как пришли к такому ­решению?

Я считаю, что это было счастливое стечение обстоятельств. Когда я заканчивал клиническую ординатуру в НИИ терапии, в Советском Союзе как раз стали появляться первые ультразвуковые сканеры. Руководство НИИ очень чутко уловило эту тенденцию: насколько я помню, тогда приобрели сразу три сканера. Ультразвуковая диагностика была очень многообещающим, перспективным направлением, с большим исследовательским потенциалом. Конечно, это не могло меня не заинтересовать. И к моменту окончания ординатуры, в 84‑м году, я уже начал потихоньку, локоть к локтю со своими старшими коллегами-аспирантами осваивать УЗД. Правда, когда это направление только появлялось в нашей стране, фактически не было никакой специальной литературы. Мы привозили книги из‑за рубежа, правдами и неправдами копировали публикации в иностранных журналах, в общем, по крохам собирали информацию. Это был очень трудоемкий процесс, по сути, самообразование. Тогда ведь у нас не существовало даже системы первичного образования по ультразвуковой диагностике. Она даже не была введена в государственный реестр врачебных специальностей и находилась в неком подвешенном ­состоянии.

 

Вам удалось поучиться ультразвуковой диагностике в других ­странах?

Значимой ступенью моей карьеры стало обучение в США. Я учился там в течение полугода, потом сдавал американские экзамены. Эта стажировка, спонсированная фондом Джорджа Сороса, помимо всего прочего, носила еще и преподавательский характер. То есть мы, получив ценные знания по УЗД, обязались широко их распространять, способствовать популяризации этой специальности. Мы даже подписывали специальный меморандум, давали своего рода вторую клятву Гиппократа, но уже с педагогическим уклоном. И хотя я поехал в США, уже имея достаточно высокую квалификацию как врач УЗД, американское образование дало мне очень многое. А еще у меня была годовая стажировка в Японии, в университетской клинике города Акита. Она была посвящена в основном диагностике сердечно-сосудистых заболеваний. Это повлияло на тему моей кандидатской диссертации: она касалась именно кардиологических недугов, вернее, роли ультразвуковой диагностики в их ­изучении.

 

Кстати, о сердечно-сосудистых заболеваниях… насколько я знаю, есть врачи УЗД, которые занимаются именно этим направлением. Как Вы относитесь к подобной узкой специализации в рамках ультразвуковой ­диагностики?

К такому явлению можно относиться двояко. Конечно, узкие специалисты, чрезвычайно глубоко разбирающиеся в определенных аспектах, нужны. К ним можно обратиться по конкретному поводу. Но, несомненно, необходимы и те врачи, которые владеют широким кругозором и смотрят на проблему пациента целостно. В зауженности специализации кроется некоторая опасность близорукости, а ведь в диагностике нужно учитывать единство строения человеческого организма. Бывает, что кардиологическое заболевание не явно выражено, и уловить его помогает именно знание недугов смежных органов. Например, очень сложно обстоит дело с диагностикой инфекционного эндокардита (поражение внутрисердечных структур инфекцией). Фактически это вариант сепсиса, и заподозрить его помогает осмотр такого, казалось бы, далекого от сердца органа, как селезенка. Так что врачу УЗД желательно владеть внушительным багажом знаний. Конечно, нельзя объять необъятное, но стремиться к этому нужно. Ведь зачастую жалобы пациентов с совершенно разными заболеваниями очень похожи, и для адекватной диагностики нужна общая клиническая ­грамотность.

 

Как Вы оцениваете квалификацию современных врачей УЗД — насколько они обладают профессиональной ­грамотностью?

Наша специальность пережила и, наверное, еще продолжает переживать всплеск популярности: в нее приходят многие врачи из других областей. Некоторые из них рассматривают УЗД исключительно как дополнительный источник заработка, при этом особенно глубоко не погружаются в тему. Конечно, я против подобного потребительского подхода, который умаляет авторитет нашей специальности и ее важность в лечебно-диагностическом процессе. Поверхностные знания в итоге оборачиваются врачебными ошибками. На мой взгляд, сегодня в когорте УЗД-врачей — очень разные по уровню квалифицированности специалисты. Причем это справедливо как для бюджетных, так и для коммерческих ­учреждений.

 

Преподавая в Новосибирском медуниверситете, Вы можете лично наблюдать будущих специалистов УЗД… Расскажите немного о педагогической стороне своей ­жизни.

Когда твои познания в какой‑то области становятся действительно глубокими и информации накапливается очень много, возникает желание ею поделиться. Тогда приходишь к мысли о преподавании… Вообще, преподавательской деятельностью я занимаюсь уже с 90‑х годов, а конкретно сейчас работаю на факультете последипломной подготовки медуниверситета. Речь идет о занятиях с уже выпустившимися студентами, которые хотят освоить ультразвуковую диагностику в дополнение к своей базовой специальности. Ко мне приходят уже сформировавшиеся врачи — терапевты, хирурги, кардиологи, акушеры-гинекологи и так далее — с целью расширить свой медицинский диапазон за счет ­УЗД.

 

А если обратиться от персон к технике: существует мнение, что оборудование, которое было на заре УЗД, и современные аппараты отличаются друг от друга как небо и земля. Действительно ли это ­так?

Суждение о том, что УЗД-оборудование за последние годы революционно поменялось, во многом поддерживается рекламой различных медучреждений. Сейчас идет борьба за пациентов, каждая клиника хочет привлечь как можно больше людей. Поэтому по телевидению и в Интернете мы то и дело наблюдаем громогласные заявки о появлении фантастического оборудования, которое видит насквозь буквально всё, включая кушетку и то, что находится под ней. На самом деле в УЗД произошло не так уж много изменений по сравнению с периодом ее первоначального ­развития.

Конечно, определенный прогресс есть: быстрота и точность постановки диагноза выросла, улучшилось качество визуализации. Сейчас мы можем видеть мельчайшие анатомические детали — раньше о таком не приходилось и мечтать. Однако рассказы о суперсканерах — это миф. База в УЗД осталась прежней. Около 70–80 % стратегически важной информации мы получаем с помощью тех же модальностей ультразвуковой диагностики, которые были еще на этапе ее ­становления.

 

Значит, говорить о какой‑то фундаментальной революции в УЗД было бы некорректно… Но момент эволюции всё же ­присутствует?

Конечно, УЗД сейчас активно развивается. Наметилось несколько новых направлений с использованием контрастных средств, с оценкой эластичности тканей (это позволяет отличать опухолевые процессы от неопухолевых). В общем‑то, перспективы отличные: и технические, и инструментальные средства ­совершенствуются.

Есть тенденция к миниатюризации оборудования, что повышает его мобильность. Раньше существовало мнение, что чем крупнее ультразвуковой сканер, тем лучше он показывает. Сейчас стало ясно, что это не совсем так: есть портативные аппараты с великолепными техническими ­характеристиками…

Всё меняется, эволюционирует, но в УЗД по‑прежнему значима личность врача. Несмотря на используемые аппаратные средства, сложившиеся алгоритмы работы, наличие формализованных критериев того или иного заболевания, врач по‑прежнему стоит во главе угла. Он является своего рода интерпретатором увиденного. Можно сравнить специалистов УЗД с художниками, которые смотрят на один и тот же предмет, но описывают его совершенно по‑разному. В общем, в УЗД роль человеческого фактора, к сожалению, очень высока… Я говорю «к сожалению», потому что в идеале в диагностических вопросах она должна быть минимальной — чтобы сократить процент ошибок. Ведь на кону здоровье ­пациентов.

 

Вы не только принимаете пациентов и преподаете, но и занимаетесь научными исследованиями… Как мы выяснили, у Вас намечается масштабный научный проект — расскажите, пожалуйста, о ­нем.

Речь идет об очень интересном международном проекте, посвященном проблеме сердечно-сосудистых заболеваний. В рамках этого проекта присутствует много прикладных и фундаментальных аспектов. А вообще, исследований намечено много и разных, но финансирование науки переведено на грантовую основу, поэтому пока ждем ­решений.

 

Насколько нам известно, в этом проекте участвует и ваша супруга Софья Константиновна, тоже врач ультразвуковой диагностики. Как Вам удается совмещать семейные и профессиональные ­отношения?

На работе не существует родственных отношений. А в нашем конкретном случае сложно себе представить больших оппозиционеров в профессиональном пространстве, чем мы с женой. Она занимается преимущественно сердечно-сосудистой диагностикой. Сказать по правде, я считаю наш тандем ярким примером удачного партнерства и на работе, и в семейных делах. Это интересный образ жизни, хотя далеко не всем его можно рекомендовать. Но, к счастью, у нас всё сложилось ­успешно.

 

Часто ли беседуете дома на профессиональные ­темы?

Не скрою, бывает немало домашних разговоров о работе. Но иногда мы «включаем» своеобразное табу — мораторий на рабочие темы. На некоторое время мы договариваемся не обсуждать профессиональные моменты, иначе можно просто выгореть или сойти с ­ума.

 

Ваша жизнь наполнена работой, как при столь насыщенном графике удается найти время для ­отдыха?

Конечно, мечта любого УЗД-врача — работать в одном учреждении, на одну ставку, получать достойную плату, иметь время для досуга, семьи, спорта и так далее… Но сейчас сложно себе представить такую идиллию. Сегодня многие врачи совмещают работу в нескольких местах. И, по‑моему, пока не предвидится изменений этой драматичной, по сути, ситуации. Я тоже, помимо НИИ терапии и медуниверситета, работаю в частной клинике — но всего в одной. А ведь многие врачи в наше время просто жонглируют совместительствами во всевозможных коммерческих ­учреждениях!

 

И как лично Вы оцениваете подобный образ ­жизни?

Я не очень одобряю такой «многостаночный» подход. Мы даже термин изобрели, чтобы охарактеризовать врача с обилием работ по совместительству, — «белочка-угорелочка». Как вы знаете, лесные грызуны прячут запасы на черный день, чтобы выжить в суровое зимнее время. Вот и такие медики напоминают запасливых белок: они носятся по всему городу, многократно пересекая реку Обь, берут по несколько смен в разных организациях и таким образом набирают себе определенный финансовый ­багаж.

Конечно, для кого‑то это вынужденная мера, но в любом случае существовать в таком режиме невозможно. Жизнь превращается в кошмар, а всё самое важное тем временем проходит мимо: семья, любимые хобби, саморазвитие… Именно поэтому для себя я предпочел минимизировать подобную практику ­совместительств.

 

Получается, что, работая только в бюджетной сфере, выжить сейчас невозможно… А как же новостные сообщения о довольно приличных зарплатах ­медиков?

Несмотря на то что министр здравоохранения в своих выступлениях указывает, будто средняя зарплата медработника в нашей стране 32 тысячи рублей, это всё же средняя температура по больнице, образно выражаясь. По факту мы видим смехотворные ситуации, когда начинающий врач, выпускник вуза, получает базовую зарплату, которая даже чуть ниже, чем стипендия интерна. Это парадоксально… Оклады сейчас зачастую находятся на уровне прожиточного минимума. О развитии личности, повышении благосостояния при такой государевой зарплате вообще говорить не приходится. А ведь финансовый аспект в наше время, хочешь не хочешь, обойти не ­получается.

 

А какое место финансовый вопрос занимает в Вашей ­жизни?

Честно признаюсь, я мог бы зарабатывать больше, но в этом случае мне пришлось бы жертвовать своими принципами, профессиональными предпочтениями, ущемлять научно-исследовательскую и преподавательскую работу. Поступать так не хотелось бы, так что я сделал для себя вывод о том, что невозможно заработать все деньги в мире. Существуют, в конце концов, другие ценности! Сейчас я пытаюсь поддерживать какой‑то баланс в тех активностях, которыми занимаюсь. Хотя, конечно, часто не хватает времени сделать всё, что ­запланировал…

 

Как при таком дефиците времени Вы находите возможность для восстановления ­сил?

На самом деле работа с пациентами — это в некотором роде отдых для меня. Это ведь самое чудесное времяпрепровождение для специалиста. Когда работаешь с людьми и тебя при этом никто не отвлекает, можно реализовать себя и как врача, и как личность в ­принципе.

 

А если говорить об отдыхе в классическом понимании — увлечения, путешествия… Как Вы предпочитаете проводить ­досуг?

Мне очень нравится морской отдых. В детстве я много занимался плаванием, в далеком прошлом был даже КМС по этому виду спорта, так что вода — родная для меня стихия. Конечно, я люблю путешествовать, но в силу занятости приходится «совмещать маршруты». В командировках ты всё‑таки обладаешь определенным количеством личного времени, есть возможность познакомиться с новыми городами. Я называю это своеобразным научным туризмом. Случается, что конференции и конгрессы, куда едешь с докладом, проходят в очень интересных, экзотических ­местностях.

 

И какое из последних Ваших «научных путешествий» было наиболее ­ярким?

Одно из последних запомнившихся — европейский конгресс по профилактике сердечно-сосудистых болезней в Амстердаме. Специфический город, скажу я вам… Я, например, обратил внимание на такую его занятную особенность, как повышенное уважение к велосипедистам. Может не быть двухполосного движения машин, но обязательно выделена дорожка для велосипедистов. Им принято уступать дорогу, а в случае аварии между автомобилем и велосипедистом конфликтные ситуации зачастую решаются в пользу последнего. Так что Амстердам — это тяга к здоровому образу жизни, хорошая экология и потрясающе живописные каналы. Еще из своей «биографии путешественника» могу отметить США, безусловно, хороша Европа с ее богатым культурным наследием… А вот африканский континент мною совсем не исследован и толком не освоена Юго-Восточная Азия. Но я надеюсь, что все эти географические «свершения» еще ­впереди!