Ирина Гераськина

КС: Ирина Викторовна, почему вы решили стать ­врачом?

Ирина: По большому счету альтернатив в плане профессии я для себя не видела. Я часто болела в детстве, и мне хотелось лечить себя и других лучше, чем те врачи, которые встречались на моем ­пути.

КС: Почему вы остановились именно на ­гастроэнтерологии?

Ирина: Этот выбор можно назвать случайностью, стечением обстоятельств. После мединститута я обучалась к интернатуре, затем клинической ординатуре на кафедре Александра Аристарховича Дёмина, на базе 2‑й больницы скорой медицинской помощи. Эта кафедра занимается проблемами ревматологии. В отделении общей терапии, где я работала, половина коек были общетерапевтическими, с палатой для ревматологических больных, а половина — гастроэнтерологическими. Тогда я и познакомилась с профессией гастроэнтеролога вплотную. В 1998 году я получила сертификат ­гастроэнтеролога.

КС: С тех пор вы и верны ­гастроэнтерологии?

Ирина: Не совсем, после сокращения гастроэнтерологических коек и открытия вместо них ревматологических меня заинтересовали проблемы ревматологии: даже начала работать над кандидатской диссертацией на эту тему. Но жизнь распорядилась иначе: я сменила место работы — пришлось найти место ближе к детскому садику дочки. И вот уже двенадцатый год я работаю в 7‑й больнице. Сначала я была врачом-гастроэнтерологом в гастроэнтерологическом отделении, затем три года им заведовала, позже работала в поликлиническом консультативно-диагностическом отделении. А с 2011 года я совмещала роль врача поликлинического отделения с должностью заместителя главного врача по лечебной работе. С марта этого года я занимаюсь преимущественно административной работой, но продолжаю консультировать ­больных.

КС: Насколько, по‑вашему, гастроэнтерология эволюционировала за последние пятнадцать-двадцать ­лет?

Ирина: В мире она, конечно, значительно эволюционировала, но в России, и в частности в Новосибирской области, это развитие не очень прослеживается. Безусловно, у нас появилась более современная аппаратура, внедряются высокотехнологичные методы лечения гастроэнтерологических заболеваний, но организация службы всё‑таки ­страдает.

КС: Но ведь в медицине многое зависит непосредственно от личности врача, а не только от технической ­оснащенности?

Ирина: Да, это так, но ситуация со специалистами в муниципальных учреждениях тоже оставляет желать лучшего. Уходят многие из тех, кого можно назвать действительно компетентными в своей области. Кто‑то выбирает частные структуры с более комфортными условиями труда, кто‑то уезжает за рубеж, а кто‑то вообще меняет профессию. Конечно, жаль терять хороших сотрудников из‑за их неудовлетворенности зарплатой, а поскольку я не только врач, но и управленец, то мне жаль вдвойне. Сейчас одной из главных своих задач я считаю сохранение оставшихся квалифицированных специалистов и обучение молодых врачей. Делать это всё ­сложнее…

КС: Вы специализируетесь на воспалительных заболеваниях желудочно-кишечного тракта — почему именно это направление вам наиболее ­интересно?

Ирина: Мне по жизни интересно решать сложные задачи, а в гастроэнтерологии наиболее сложными в плане диагностики и лечения, на мой взгляд, являются заболевания печени и воспалительные заболевания кишечника. Таких пациентов с каждым годом становится всё больше, а течение болезней всё тяжелее. Нередко точный диагноз выставляется лишь спустя несколько лет после начала заболевания, когда уже упущено время для проведения наиболее эффективного ­лечения.

КС: Можете вспомнить какой‑нибудь сложный или особо интересный случай за последние годы врачебной ­практики?Ирина: Еще когда я заведовала гастроэнтерологическим отделением, к нам госпитализировали молодую женщину — ей не было и сорока. Ее беспокоили боли в позвоночнике, суставах (пациентку вели ревматологи с диагнозом «болезнь Бехтерева»). На фоне суставной патологии пациентку всё чаще стала беспокоить диарея. Женщина прогрессивно худела. Инструментальное обследование желудочно-кишечного тракта не выявило никакой органической патологии. Несмотря на активную терапию, состояние пациентки ухудшалось, потребовался перевод в отделение реанимации. И уже там было проведено исследование на целиакию — аутоиммунную патологию с генетически обусловленной непереносимостью ­глютена…

КС: Диагноз целиакии ­подтвердился?

Ирина: Да, подтвердился, но, к сожалению, за несколько дней до смерти пациентки. Суставные нарушения оказались просто «маской», атипичным вариантом течения целиакии. С тех пор всех пациентов, у которых проблемы с желудочно-кишечным трактом не вписываются в привычную клиническую картину, мы обследуем на глютеновую энтеропатию. Если диагноз подтверждается, безглютеновая диета позволяет больным вести абсолютно полноценную ­жизнь.

Ирина: Могу сказать точно, что большинство молодых людей, которые обращаются к нам сейчас, «живут на фастфуде» и пребывают в постоянном стрессе. И студентам, и предпринимателям, по их словам, некогда готовить дома нормальную пищу. Всё это заметно увеличивает количество больных. Вероятно, с этим связан и рост числа воспалительных заболеваний кишечника. Если в 2005–2006 годах с болезнью Крона и неспецифическим язвенным колитом в нашем стационаре было пролечено десять-двенадцать пациентов в год, то сейчас, спустя всего десять лет, уже более двухсот! «Нездоровая» еда и стресс — мощные факторы снижения иммунитета, а воспалительные заболевания кишечника, хоть их этиология и не известна, связаны с дефектами иммунной ­системы.

КС: Самые частые «гости» гастроэнтерологического отделения — кто ­они?

Ирина: Самые частые «гости» нашей клиники — это пациенты, которые ведут не вполне здоровый образ жизни и не желают от него отказываться. Они прекрасно знают, что им нужно питаться другой пищей, но не в силах следовать элементарным советам. Я бы назвала их своего рода «пищевыми наркоманами»: это люди с пищевой зависимостью, причем их становится всё больше. Поскольку речь идет о психосоматической патологии, во время лечения мы нередко подключаем психотерапию, таким пациентам назначаются психотропные ­препараты.

КС: Есть ли у вас какие‑нибудь фирменные приемы, чтобы расположить к себе трудных ­пациентов?

Ирина: С гастроэнтерологическими пациентами вообще непросто: они сложные в лечебно-диагностическом и психологическом плане, но я отношусь к этому с пониманием. Желудок и кишечник — это «брюшной мозг» человека: в них даже больше нервных клеток, чем в спинном мозге! В кишечнике содержится практически весь серотонин организма (около 95 %), а это вещество является основным медиатором хорошего настроения. Наталья Бехтерева, академик, высказывалась о том, что в кишечнике образуется много белковых форм, которые имеют прямое отношение к деятельности головного мозга. Плохая работа желудка и кишечника вызывает депрессию, невротизацию ­пациентов.

КС: И как лучше вести себя с депрессивными и невротичными ­больными?

Ирина: Главное — выслушать больного, проявить сочувствие, чтобы он видел: ты искренне хочешь ему помочь. Есть старое, но очень верное изречение: «Если больному не стало лучше после посещения врача, то это плохой врач». Необходимо, чтобы у пациента возникло к тебе доверие, ведь без этого важного «компонента» не будут выполняться даже простейшие ­предписания.

КС: К слову о доверии: по‑вашему, эту привилегию врач получает только с годами? Неслучайно ведь пациенты скептически реагируют на молодых врачей, считая их ­неопытными?

Ирина: Безусловно, первая самая распространенная реакция пациента на юного врача — некоторое недоверие. Однако здесь действует народная мудрость: по одежке встречают, по уму провожают. Чаще всего пациенты довольно быстро понимают, что за врач перед ними: можно ли отдать ему в руки свое здоровье. У нас в стационаре достаточно много молодых специалистов, я замечаю: когда у них появляется опыт, то и больные начинают относиться к ним с большим доверием. Дело не в возрасте, а в уровне знаний, в отношении к ­пациентам.

По поводу себя могу сказать, что, поработав в больнице скорой помощи, я приобрела такой жизненный и врачебный опыт, который в плановой больнице невозможно получить, даже проведя в ней всю трудовую ­жизнь.

КС: Сейчас в медицинской сфере очевидный акцент на амбулаторное лечение, в больницах постоянно сокращается количество койко-мест. Как вы относитесь к подобной ­тенденции?

Ирина: Коек действительно нужно не так много: необходимо уже работающие стационары оснастить современным оборудованием в достаточном количестве, чтобы можно было в необходимом объеме обследовать пациента за короткое время и установить точный диагноз. Если в стационарах будут работать высококвалифицированные специалисты, это также значительно сократит срок пребывания больного в клинике. Нашему гастроцентру очень не хватает современного технического оснащения, в том числе эндоскопической аппаратуры экспертного класса. Нужна модернизация имеющейся гастроэнтерологической ­службы.

КС: Поскольку вы являетесь заместителем главврача, помимо медицинской практики, вам приходится заниматься еще и административной деятельностью. Какое «амплуа» нравится вам ­больше?

Ирина: Конечно, мне ближе практическая врачебная деятельность, поскольку желание помочь людям присутствовало у меня всегда и сохранилось по сей день. И, если честно, я никогда не видела себя администратором, но обстоятельства так сложились, что мне пришлось примерить и эту роль. Впрочем, административная деятельность меня нисколько не изменила. Близкие и знакомые даже удивляются отсутствию перемен, ведь часто подобная работа накладывает ощутимый отпечаток на личность. В «психологии управления» есть две стратегии руководителя — администратор и управленец. Я причисляю себя ко второй категории. Но, повторюсь, врачебная практика мне ближе ­всего.

КС: Сейчас у вас достаточно медпрактики или хотелось бы ­больше?

Ирина: В принципе достаточно, но иногда административная деятельность мешает. Она не только занимает внушительную часть времени, но и выматывает чисто психологически, забирает много сил и нервов, поскольку приходится защищать коллектив, отстаивать его интересы, а это ­непросто.

КС: Как вам удается сохранять равновесие в сложных ситуациях и находить силы, чтобы работать ­дальше?Ирина: Всё‑таки главная мотивация для меня — желание помогать людям: и пациентам, и сотрудникам. А еще меня спасает философский подход к жизни: я считаю, что случайностей нет. Все ситуации для чего‑то даны: одни — для личного развития, другие — для профессионального совершенствования или просто получения жизненного опыта. И негативные, и позитивные события по‑своему ценны — с годами я лишь убеждаюсь в ­этом.

КС: Расскажите о своих увлечениях. Получается ли найти для них ­время?

Ирина: Иногда мне это всё же удается… Я увлекаюсь спортом: особенно уважаю лыжи, по возможности хожу в бассейн. Еще я люблю играть на синтезаторе, это занятие отлично снимает стресс! В детстве я училась в музыкальной школе по классу фортепиано, а сейчас освоила синтезатор, поскольку на нем занимается моя дочь. Пришлось учиться вместе с ней, так что попутно я освоила новый музыкальный инструмент. Теперь на очереди у меня гитара ­(улыбается).

КС: Какое направление в музыке вам особенно ­близко?

Ирина: Я выбираю композиции под настроение. В последнее время настроение такое, что больше всего нравится играть джазовые ­вещи.

КС: А дочка у вас уже ­взрослая?

Ирина: Ей скоро пятнадцать лет, еще школьница. Возраст, конечно, трудный, но, думаю, простого возраста не существует в принципе — пожалуй, все матери со мной согласятся. Как видите, сложностей в моей жизни хватает и на работе, и дома. Хотя, мне кажется, что для мамы отыскать общий язык с дочерью значительно проще, нежели с ­сыном.

КС: А какое меню традиционно в семье гастроэнтеролога? Вы, вероятно, полуфабрикаты отвергаете и «кулинарите» только своими ­силами?

Ирина: Да, я готовлю сама. Поскольку моя мама страдала сахарным диабетом, а я сама в детстве часто болела, диета — обычное для меня явление. Моя дочь тоже привыкла к простой ­пище.

Увы, у нас на общественном уровне не привлекают к здоровому образу жизни, и к правильному питанию в частности. Взять те же школьные столовые… Чем там кормят? Продаются всевозможные пирожки, сосиски в тесте, шоколадные батончики и прочие вещи, на которые так падки дети. В общем, на витринах та пища, которая быстро раскупается. Это сугубо коммерческий подход, при котором вопросы прибыли ставятся выше здоровья ­детей.

КС: Если бы вам сейчас предложили забыть о рабочих и домашних заботах и устроить себе целый месяц отпуска, каким бы он ­был?

Ирина: Я не люблю «пляжный отдых», мне нравится проводить время активно и получать много интересной информации. В этом смысле путешествия — идеальный вариант. Причем совсем необязательно отправляться за рубеж: поездки по России — тоже прекрасный способ получить яркие впечатления. Я, например, обожаю Санкт-Петербург: стараюсь почаще бывать там. Однажды пыталась пару дней провести на пляжном курорте, но для меня это оказалось, без преувеличения, невыносимо. Наверное, просто темперамент не ­тот.