Регина Карымова

 

 

Текст: Любава Новикова

Фото: Ольга Вилисова

 

«Опять утро настало», — ворчим мы, выключая будильник. В этот момент поход на работу воспринимается, как необходимость выполнять супружеский долг в браке, где любовь давно закончилась, простите за ассоциации. Существует ли вообще любовь такого рода? Героиня нашего номера, Регина Карымова, считает, что любви к работе не может быть в принципе: «Когда человек постоянно употребляет слово "работа", то обычно это означает что‑то, что он должен делать и практиковать каждый день для зарабатывания денег. То есть какое‑то вынужденное системное повторение одних и тех же действий, чтобы заработать деньги и уже на них заниматься любимым делом. Но если работа сама по себе становится источником удовольствия и в конечном итоге возможностью для самореализации — тогда она трансформируется в любимое дело. И вот любовь к своему делу для меня ­существует».

 

 

 

 

КС: Как Вы нашли дело своей ­жизни?

Регина: Как таковая, любовь к своему делу у меня возникла не сразу: поступая в вуз, я не думала о том, кем конкретно буду работать после его окончания, не формулировала, кем я хочу быть — я знала, что у меня есть способность к иностранным языкам, и просто хотела их 

изучать, вот и поступила в Нижегородский лингвистический университет, а дальше, что называется, война план покажет. Вот и показала: как и многие выпускники вуза, я приступила к работе, просто потому что для меня это было способом обеспечить себе базовые условия жизни — я приехала в Москву, по сути, из провинции, и мне нужно было зарабатывать себе на жилье и еду. И, к сожалению, на тот момент для работодателя не имело значения ни то, что у меня красный диплом, ни то, что я, будучи одной из студенток-отличниц, в свое время выиграла стипендию в рамках европейской программы и год обучалась за ­рубежом.

 

КС: Тяжеловато Вам пришлось на начальном этапе — тут уж действительно не до ­любви.

Регина: Да, поэтому я такими терминами и не мыслила. Я нашла работу переводчика и несколько лет проработала в рамках выбранной стези. А потом, как только стала зарабатывать ровно столько, сколько было нужно, чтобы поднять голову, оглядеться вокруг и спросить себя, чего же я хочу, поняла, что переводчик — это не мое призвание, что реально я не реализую своих амбиций, не нахожу самоудовлетворения. Как если бы исчерпала себя до дна. Профессия переводчика стала для меня удручающей: ты тень говорящего, ты переводишь мысли людей, но никто не спросит, каково твое мнение, что ты думаешь и какое решение ты бы в этом случае принял. И в какой‑то момент я просто поняла, что моя жизненная позиция гораздо более активна, чем мне дает моя профессия, что мне действительно больше хочется высказывать свое мнение, чем переводить других. Стала думать, в какую сторону себя развивать дальше. Я поняла, что некая потенциально интересующая меня область — это маркетинг, и, в итоге, пришла в компанию ­«Инвар».

 

КС: Если провести аналогию с семейными отношениями, во всех возрастах женщины хотят от партнера разного. С ожиданиями от профессии то же самое ­происходит?

Регина: Я бы не хотела проводить прямые параллели между любовью к делу и любовью к партнеру, поскольку в первом случае все‑таки меньше эмоций, больше разума и вообще абсолютно другая физиология. Но, тем не менее, определенные аналогии действительно есть. В течение жизни индивидуальные ожидания от отношений с партнером претерпевают изменения. И это нормально, что в подростковом возрасте мы хотим от них одного, а в более зрелом — другого. То же самое происходит и с ожиданиями от работы, и чем выше ступень профессионального развития человека, тем более ощутима эта ­разница.

 

КС: Тогда такой вопрос — смогли бы Вы пройти такой путь, если бы не отработали три года переводчиком? Были бы у Вас такие же результаты? Или переводческая деятельность чему‑то Вас ­научила?

Регина: Я уверена, любой опыт — даже самый горький — полезен, если ты находишь в себе силы и терпение его проанализировать, а не посыпать голову пеплом. И переводческий опыт меня тоже чему‑то научил: будучи переводчиком, я имела доступ к переговорам высшего уровня и смогла уловить основные цели и задачи бизнеса. Не скажу, что это давалось мне легко, — не хватало знаний и опыта. Но этот доступ к информации позволил мне целостно взглянуть на бизнес, что во многом помогло впоследствии. Плюс, если говорить в целом о компетенциях переводчика, колоссальная концентрация внимания и постоянная тренировка памяти пригодятся в любой работе, особенно ­руководителю.

 

КС: Вы упомянули о том, что представления об идеальной работе, как и об идеальном спутнике жизни, меняются со временем. Как Вы считаете, насколько реально в 17 лет выбрать дело своей жизни? Или все‑таки менять область, менять специализацию — это ­нормально?

Регина: Как мне кажется, не более 10–15 % выпускников вузов определились со своим призванием сразу же с момента получения образования. У нас на курсе тоже были такие студенты, по которым сразу было видно, что человек нашел свое. Некоторые из них на какое‑то время отходили от данной деятельности, а потом опять возвращались, что доказывало их преданность призванию. Но в целом, к сожалению — а может, и к счастью, — тут вопрос, кому как повезет: говорить в 17 лет о том, что ты хочешь от жизни и от работы, мне представляется маловозможным. Однако не стоит рассматривать это как катастрофу, нужно искать и искать себя. Самое страшное, что может произойти, — это то, что зачастую люди опускают руки и останавливаются в своем ­развитии.

 

КС: Что же делать, чтобы так не ­вышло?

Регина: Здесь вопрос в самом человеке, в том, что он ждет от работы и хочет ли он, чтобы работа была для него источником вдохновения. Мы с вами сейчас рассматриваем ситуацию, в которой оказывается пытливый человек, в какой‑то момент осознавший, что работа не дает ему раскрываться как личности. Но ведь это происходит не ­всегда.

 

КС: То есть у него где‑то вне работы своя интересная жизнь, а на работу он ходит просто зарабатывать ­деньги?

Регина: Именно так — в какой‑то момент мы все сталкиваемся с ситуацией, когда перестаем видеть, как мы можем реализоваться на работе. Как только возникает несоответствие между своими ожиданиями и тем, что реально есть, начинает назревать внутренний конфликт. Кто‑то выходит из конфликта, компенсировав его чем‑то за пределами работы, а кто‑то решает его изнутри, проактивно — и выходит на новый виток своего профессионального развития — тут нет единственно правильного решения, главное, чтобы и в том и в другом случае человек чувствовал себя счастливым. Я видела людей, у которых всё за пределами работы складывалось замечательно, но они были глубоко несчастными, так как никак не могли найти себя в деле. И совершенно наоборот — работа как выполнение некого долга, а все источники удовольствия — в другой жизни. Это вопрос внутренних приоритетов, самого себя не ­обманешь.

 

КС: Применительно к отношениям в семье — это называется кризисом брака, когда человек начинает осмыслять, переоценивать, смотреть по сторонам… Но в браке часто срабатывают этические тормоза: живешь с партнером давно, бросать его жалко, уходить в неизвестность — страшно… А легко ли ради мечты оставить дело, к которому уже привык, ­«притерся»?

Регина: Что в браке, что на работе есть определенного рода зависимость от ситуации, и она имеет разную этимологию — от глубоко нравственной основы до банальной душевной слабости. Но в любом случае всё начинается с определенного конфликта в себе, который может быть либо конструктивным, потому что заставляет человека задуматься над тем, чего он на самом деле хочет, либо деструктивным, когда человек чувствует, что его все достало, начинает винить других, но при этом не спрашивает себя — а что дальше? Что я могу сделать, чтобы изменить ­ситуацию?

Регина: Да, конечно. Для того чтобы подняться на ступень выше, надо выйти из зоны комфорта, и у меня переход с одной должности на другую всегда сопровождался внутренним конфликтом — я понимала, что в рамках своего данного функционала я решила основные стратегические задачи, и чувствовала, что готова решать более сложные. Сложные задачи всегда меня зажигали, для меня это всегда был вызов, и, соответственно, когда все вызовы в рамках одной должности заканчивались, у меня начинался внутренний конфликт. Я крайне благодарна своему руководителю, президенту компании Ральфу Ефимовичу Вайнтрубу, который вовремя улавливал эти моменты и давал мне возможность расти дальше. Постепенно я научилась конструктивно разрешать свои конфликты — я не говорила руководителю «мне это не нравится», «мне надоело», а, например, предлагала — «а Вы знаете, я могу заняться вот этим», ведь крайне важно не только то, что новая специфика работы даст тебе как специалисту — важно, что она даст ­компании.

 

КС: Уже будучи генеральным директором, Вы сами сталкиваетесь с внутренними конфликтами подчиненных. Как им ­помогаете?

Регина: В первую очередь, если нужно, перевожу из деструктива в конструктив, ведь только в этом случае можно вести диалог. Далее рассматривается вопрос о том, чтобы выделить сотруднику определенный проект — новый вызов, возможности для саморазвития — мы смотрим, есть ли у человека потенциал с ним справиться. Не всегда можно и нужно говорить о повышении — с одной стороны, на тот момент может не оказаться вакантной должности, соответствующей амбициям сотрудника, с другой стороны, зачастую возможности для развития появляются даже внутри, казалось бы, ставшего привычным функционала, но это можно увидеть при очень умелом ­руководстве.

 

КС: Если вернуться к вопросу о верности — насколько уместно менять работу раз в два года, раз в пять лет? И до какого момента это можно ­делать?

Регина: Искать себя можно и нужно всю жизнь, и если искать себя в рамках работы — тут все средства хороши. Однако есть свои нюансы. Если работа — это все‑таки в большей степени источник заработка и обеспечения себя и своей семьи, то, конечно, смена работы будет связана только с улучшением финансовой составляющей. А если устремления человека связаны с ростом себя как профессионала — человек естественным образом начинает задумываться в том числе над другими вещами: он ищет не «теплое место», а дело, которое позволит ему развивать себя. Однако не стоит забывать и о том, что, когда в резюме работника список предыдущих работ занимает полторы страницы — это не может не настораживать его потенциального ­руководителя.

 

КС: Сейчас многие говорят о кризисе института брака в целом — люди чаще разводятся, уходят к другим женам-мужьям. Это общая распущенность или просто неспособность людей пойти друг другу навстречу? А частая смена работы говорит о нестабильности самих работников или о негибкости ­структуры?

Регина: Конечно, в целом руководители хотят, чтобы работники работали эффективно и текучка кадров была минимальной. Это выгоднее даже исходя из временных затрат — на то, чтобы довести сотрудника до определенной степени эффективности, руководитель тратит немало времени, и, естественно, чем дольше ему удается удерживать сотрудника на данной позиции в компании — тем лучше. Однако случается, когда ожидания компании и ожидания сотрудника могут просто разойтись — или сотрудник перерастает компанию, или компания перерастает сотрудника. Как и в семейной жизни, в общем‑то. Я думаю, проблема не в том, что это возникает, а в том, что мы ждем инициативы с другой стороны, сами при этом бездействуя. А выигрывает всегда тот, кто не ставит такие вопросы, а начинает мыслить и работать проактивно: показывает свои возможные зоны развития, делает предложения, говорит, что и как он мог бы сделать. И уж если при этом нет точки для конструктивного диалога — происходит расставание, и это естественно. Если же обе стороны деструктивны или индифферентны, то тогда мы имеем то, что имеем, и никто не гарантирует, что следующий «брак» каждого из них будет ­лучше.

 

КС: Работа — достаточно ревнивая сущность, зачастую она только и ждет, чтобы захватить тебя целиком — и в выходные, и когда угодно. Какую заслонку поставить, чтобы оставалось время для себя, семьи, друзей и чего‑то еще, кроме ­работы?

Регина: Постараюсь ответить исходя из своего опыта: если твое дело приносит тебе радость и удовольствие, то себя вообще ничем не стоит ограничивать. По сути, если человека попросить составить список того, что ему приносит радость, и в этом списке будет работа — почему бы ею не заняться и вне стен ­офиса?

 

КС: А если, например, женщина-руководитель выехала с семьей на природу: супруг жарит шашлыки, дети играют в мяч — и тут звонит рабочий телефон?..

Регина: А тут уже вопрос, как человек организует свою работу. Если ему — конкретно сейчас, в данный момент — приносит радость общение с семьей, на это время надо выключать работу из своей жизни. Как это сделать — вопрос другой. Знаете, я помню такие периоды, когда и у меня были «звонки на шашлыках» — так вот, я спросила себя, почему у меня такие внеплановые звонки и можно ли организовать свою работу так, чтобы их не было в системном режиме. Это вопрос тайм-менеджмента, не более ­того.

 

КС: Некоторые руководители не могут с этим справиться по той простой причине, что боятся, как бы кто‑нибудь не начал делать их работу лучше них. Как бороться с «комплексом отличника» в ­себе?

Регина: Я бы сказала, что это не «комплекс отличника», а серьезный недостаток в управленческих компетенциях! Руководитель должен радоваться, когда его подчиненные делают что‑то лучше него — это значит, что он состоялся как руководитель. Нужно делегировать, распределять задания своим подчиненным, постоянно устанавливая перед ними новые рубежи. Руководитель должен быть в хорошем смысле немного ленивым и оставлять себе только самую сложную и значимую работу в рамках своей должности, а остальное поручать сотрудникам, чтобы это их развивало. Причем не скидывать на них, и на этом всё, а помогать в выполнении данной ­задачи.

 

КС: Как же все‑таки наладить гармоничные отношения в треугольнике «я-семья-работа» и не проморгать момент, когда работа начинает уже конкретно ­мешать?

Регина: Тут вопрос в том, какие у партнеров ожидания друг от друга. Например, для меня дело значит много, потому что для меня это источник жизни. Не основной, конечно, — я реализуюсь и как женщина, но руководство и развитие бизнеса для меня очень важно. Соответственно, если я встречаюсь с человеком, который ожидает от своего партнера, прежде всего, концентрации на семье, то наша комбинация не имеет шансов на выживание. Вот почему крайне важно, когда мы говорим о любви человеческой, помимо эмоций, включать разум: рядом должен быть человек, который вам подходит не только в вопросах физиологии, но, в первую очередь, во взглядах на жизнь, ценностных парадигмах и так далее. Иначе это катастрофа для обоих ­партнеров.

 

КС: А кто же семьей будет заниматься, если и у партнера в приоритете дело, и у Вас тоже, но свое? Не превратится ли семейная жизнь в диалог за ­ужином?

Регина: Ну мы же не говорим о том, что работа занимает 100 % времени: всегда можно все организовать таким образом, чтобы того количества времени, которое выделяется на семью и на совместное пребывание, хватало для того, чтобы гармонично развиваться еще и в этой области. Для себя я четко разграничиваю «я» руководителя и «я» женщины, и хотя на сегодня не могу сказать, что я обрела баланс между ними, но чувствую, что это сферы, взаимодополняющие друг друга: в какой‑то момент времени, когда с делом возникает определенное напряжение, — меня выручают личные отношения, а в какой‑то момент времени, наоборот, в личных отношениях возникает напряженность, и на помощь приходит дело. В остальном всё очень просто: когда заходишь домой, надо снимать деловую броню вместе с обувью, потому что мужчина ни в коем случае не должен видеть в тебе руководителя. Он должен видеть в тебе женщину, и каждая женщина-руководитель должна уметь вовремя преобразоваться в любящую жену и заботливую мать. Потому что, если она продолжает руководить и дома, ей может быть сложно найти такого уважающего себя мужчину, который готов воспринимать чрезмерно активную роль со стороны женщины, и получится как в фильме «Дьявол носит Prada».

 

КС: Говоря о любимых делах — мне сказали, что Вы играете в шахматы, причем очень и очень хорошо. Расскажете о своем ­увлечении?

Регина: У меня детство прошло за шахматной доской, даже думала над тем, чтобы продолжить профессиональную карьеру шахматиста, но, как видите, не получилось. Однако шахматы до сих пор люблю за то, что они научили меня видеть ситуацию наперед и простраивать шаги к достижению той или иной цели. Шахматы учат вариативности: мы хотим достичь цели, но соперник начинает играть нам в ответ, и ранее намеченные нами шаги по причине этого теряют целесообразность. Когда такие ситуации происходят в жизни, зачастую люди могут теряться, хвататься за голову, а в шахматах в этом случае просто вступают в действие запасные алгоритмы, и потому очень хорошо уметь переносить шахматную теорию на реальную жизнь — постановке целей и умению идти к ним шахматы учат ­безупречно.

 

КС: Напоследок хотелось бы задать непростой вопрос — за что Вы любите свое ­дело?

Регина: Я из тех «испорченных» людей, кто не представляет себя без дела. Работа для меня всегда была важна и интересна. От каждого дня я жду вызова. Любая сложная задача — это возможность применения моего опыта, моих знаний и возможность перейти на другой уровень развития. Когда это происходит со мной, очень этому радуюсь, но еще большее удовольствие мне приносит, если это происходит с моим подчиненным, когда в ходе нашей совместной работы у него начинается новый виток в самосознании. Для меня это крайне ­важно.