Изменить настройки!

«Когда я стану взрослым, никогда не буду так ужасно поступать со своими детьми!» — давали мы себе обет в детстве, обидевшись на родителей. Но почему‑то, вырастая, ловим себя на том, что поступаем почти так же. Теперь мы «ужасны» вдвойне, и это не радует. Почему мы становимся похожими на собственных родителей, допуская те же ошибки, и можно ли это исправить?

Среда обитания

У каждого ребенка есть потребности, необходимые для выживания и развития. Есть потребности физиологические — малышу необходимы еда, сон, чистота, безопасность; есть эмоциональные: в любви, ласке, принятии, и многие другие.

Качественно эти потребности могут удовлетворить только самые близкие люди — родители или те, кто их заменяет. Такие люди становятся для ребенка значимыми взрослыми, или, как говорят психоаналитики, — первичными объектами. Первичные — потому что они первые задают тон, по их отношению ребенок понимает, какой он сам: нужный, ценный, любимый или обуза, от которой хотят избавиться.

Дети зависят от родителей тотально и бесповоротно, привязываясь к тем, кто заботится о них, помогая справиться с голодом, болью, тревогой. А позже именно у значимых взрослых дети бессознательно копируют нормы поведения, правила и ценности жизни. Так, например, в одной семье при ребенке не включают телевизор, чтобы это не мешало его развитию и не приносило вред здоровью, при этом много читают книги, а в другой — курят при ребенке и раздают подзатыльники. Ребенок наблюдает поведение родителей, их образ жизни, и это становится для него «нормальным поведением», ибо дети думают, что так жить правильно.

Дети очень долго не могут критиковать и осуждать своих родителей, ведь они всецело зависят от взрослых. Даже когда они страдают, переживают, голодают, терпят унижения, физическую боль — всё равно любят тех, к кому привязаны. Самая ужасная, ненормальная среда, в которой растет ребенок, кажется ему «нормальной» и приемлемой.

В этом плане все дети отчасти заложники своих родителей, их взглядов на жизнь и методов воспитания. Один папа учит сына решать спор разговорами, другой считает, что надо уметь драться, чтобы постоять за себя, а третий учит нападать первым, чтобы все видели твою силу. И дети принимают эти установки как истины, качественно переосмыслить которые способны лишь многим позже.

Лет в шесть-семь у ребенка уже может быть достаточно жизненного понимания, чтобы осудить родителей за какие‑то поступки. Но для этого нужно сравнение, наблюдение за другим, более гуманным и не травмирующим поведением взрослых.

Когда ребенок страдает от поступков взрослых, от жестоких и непонятных наказаний, от игнорирования его мнения и чувств, от оскорбляющих сравнений, от того, что он определяет как неправильное родительское поведение, он говорит себе: «Я так со своими детьми поступать не буду!». В этой фразе заложено многое: несогласие с родителями, желание изменить ситуацию, выражение собственного «я» и надежда, что ему удастся построить в будущем более добрые отношения.

Любая, даже самая ужасная среда, в которой растет ребенок, кажется ему «нормальной» и приемлемой. В этом смысле все дети отчасти заложники своих родителей, их взглядов и методов воспитания.

«Родители были правы»

Наше поведение как родителей тоже во многом идет по заложенной в детстве схеме. «Детей нельзя бить? Меня в детстве били, ничего, человеком вырос. Главное — бить за дело!» — такие дремучие рассуждения можно услышать очень часто. Это и есть проявления сценария, установок, которые мы впитываем от родителей, будучи зависимы от них, с одной стороны, и любя, — с другой. Даже страдая в детстве, мы оправдываем родителей и, вырастая, копируем их поведение, забывая детские переживания или обесценивая их как несерьезные.

Такие люди, повторяя поведение родителей, не страдают от чувства вины, они наносят психологические травмы своим детям с той же убежденностью, что и их родители.

«Отец верил, что, только держа меня в ежовых рукавицах, можно вырастить настоящего мужчину, — рассказывает Леонид, 34 года, отец двух сыновей. — Мой дед порол его в свое время ремнем и ставил в угол на горох, точно так же наказывали и меня. Я боялся отца, считал жестоким и совершенно точно знал, что так поступать по отношению к своим детям не буду. Но в какой‑то степени это закалило меня, и я не держу на него обиды. Я не бью своих детей ремнем и не ставлю на горох, зная, как это больно и обидно. Но иногда приходится чуток дать по мягкому месту в целях воспитания — это совсем другое».

«Дать чуток по мягкому месту» в глазах человека, которого в детстве били ремнем, вовсе не кажется насилием, потому что в его сценарии записана установка: «Детей бьют, чтобы они стали сильными». При этом любой психолог знает, что родительская агрессия только порождает и укрепляет детскую агрессию, питает неуважение к личности и дает «добро» на агрессивные действия, направленные на окружающих.

Ирина, 42 года, унаследовала от мамы другой принцип воспитания: «В детстве я искренне не понимала, почему мама беспокоится за меня, зачем нужен такой тотальный контроль, ведь со мной ничего не случится! Теперь понимаю и контролирую детей еще больше, чем когда‑то меня мама». Ирина переняла мамину тревожность, которую та компенсировала контролем, что теперь делает и сама Ирина. Ей страшно отпускать детей одних в школу, в магазин, внутренняя тревога не дает поверить в самостоятельность ребенка и его силы.

Оправдывая и одобряя родительское поведение, которое в детстве казалось неприемлемым, мы передаем его в следующее поколение. Так негативный стиль воспитания может передаваться достаточно долго.

«Осуждаю, но повторяю»

Другие переживания возникают у родителей, которые хорошо помнят, как мучились и страдали от несправедливых действий родителей в детстве.

Анна, 39 лет рассуждает: «В детстве я очень остро реагировала, когда меня ругали, потому что я старшая, следовательно, с меня и спрос больше. Даже если сестра была трижды не права, титул «младшая» автоматически снимал с нее всякую ответственность. Чувствуя эту несправедливость, я решила, что своих детей не буду делить на «старших» и «младших», и что же? У меня два сына с такой же разницей в возрасте, как у нас с сестрой, и я ловлю себя ровно на тех же ошибках».

Матрица родительского поведения бывает очень стойкой. Изменить ее — большая внутренняя работа, к которой нужно приложить серьезные усилия.

«В детстве я клялась, что не буду орать на детей, как моя мама — и орала еще яростнее, — с горечью вспоминает Татьяна, 56 лет. — В такие моменты мне было ужасно стыдно, противно от себя самой, но я продолжала орать. Я видела, как пугаются и столбенеют дети, понимала, что результат от этих криков минимальный, но с трудом себя контролировала. Иногда мне казалось, что после этой ругани мне самой было хуже, чем детям. Я чувствовала себя очень виноватой, просила прощения, но, к сожалению, через какое‑то время история повторялась».

Почему так происходит? Ведь Татьяна и Анна помнили свои детские неприятные ощущения и на сознательном уровне не хотели вести себя, как родители, чтобы не причинять боль своим детям. Однако некоторые реакции, особенно на фоне стресса и возбуждения, запускаются автоматически, минуя сознательный уровень, не давая возможности обдумать свое поведение. Мы действуем так же, как нас «научили» действовать в этой ситуации. И уже после приходит осознание и раскаяние в своем поступке.

Сценарий родительского поведения, передающийся из поколения в поколение, очень устойчив. Но при желании его можно изменить.

Очень трудно сдерживать себя на эмоциях, но научиться всё же возможно, если поставить себе именно такую задачу. Иногда без помощи специалиста с этим справиться не удается, но главное — прилагать усилия и брать на себя ответственность за свои состояния, не обвиняя детей, что они «довели» и сами виноваты в нашем негативном, травмирующем поведении. Поэтому признание этих семейных стратегий негативными — уже и есть первый шаг к их прекращению.

Всё наоборот

В противовес понятию «семейный/родовой сценарий» американский психолог Эрик Берн ввел понятие «антисценарий». Точкой отсчета по‑прежнему остаются родители, только выросшие дети не хотят повторять их судьбу, поэтому ведут себя противоположным образом.

Например, Дмитрий, 44 года, поступает совсем не так, как его отец: «За всё мое детство отец не принял участия ни в одном детском мероприятии: другие отцы были, а моего не было. Сейчас я стараюсь бывать на всех утренниках в саду и любых других мероприятиях своего сына».

Поведение «от противного» может выражаться не обязательно в серьезных вещах, но и в мелочах. «Мне в детстве сильно не нравилось, когда перед праздником, накрывая стол, взрослые не давали ничего попробовать, укусить, а говорили: «Жди, когда все сядут за стол!» — вспоминает Вероника, 40 лет. — А так хотелось соленого огурчика или кружочек колбасы! До сих пор помню манящий накрытый стол с «советскими» деликатесами. А потом все эти яства казались не такими вкусными, как те, которые удалось стащить украдкой. Помня детский опыт, я разрешаю своим детям попробовать кусочек до совместной трапезы».

Но в антисценарии есть такая же несвобода, как и в прямом сценарии родительского поведения. Делая «наоборот», очень сложно соблюсти меру, золотую середину. Иногда не мешает сказать ребенку: «Жди, когда все сядут за стол, научись терпеть!», а пресловутый детский опыт не дает этого сделать без чувства вины.

Однажды ко мне на консультацию пришел молодой отец, которому было очень сложно воспитывать сына. Он рос в семье, где детьми не занимались, родители злоупотребляли алкоголем, процветало насилие, и только бабушка частично спасала внука. Он очень хотел ребенка и точно знал, как поступать нельзя, знал, что о детях нужно заботиться, уделять внимание, объяснять словами, быть терпеливым. Но опыта, как реагировать в тех или иных житейских обстоятельствах, у него не было. Жена упрекала его, что он сына балует, не умеет ограничивать, заигрывает с ними в тех вопросах, где нужны ограничение и строгость.

Если после первого предупреждения сынишка продолжал баловаться и резвился пуще прежнего, программа отца давала сбой: слова не помогают, бить нельзя, кричать нельзя. Отец находил выход в том, что все сложные вопросы предлагал решать жене. И это было вовсе не отстранение от воспитания сына, а результат отсутствия положительного детского опыта по очень большому кругу вопросов. После ряда встреч с детским психологом молодой отец смог переосмыслить свой детский опыт и укрепиться в своей родительской позиции. Он по‑прежнему был противоположностью своих родителей, но действовал уже более уверенно.

Распутываем клубок ошибок

Желание исправить ошибки воспитания родителей и поступать иначе дает нам возможность метафорически вернуться в прошлое, и «додать» себе маленькому то, чего мы были лишены в детстве. Здесь может быть небольшая загвоздка: за своей уверенностью, что хорошо, а что плохо, необходимо видеть не себя маленького, а своего ребенка, совсем другого человека, со своими желаниями и способностями.

Так, например, Ольга, 37 лет, не разрешила своей дочери учиться в музыкальной школе именно потому, что ее саму в детстве насильно заставляли играть гаммы, и каждый поход на музыку был для нее пыткой. Сама же Ольга мечтала танцевать, чем и уговорила заниматься свою дочь, вместо музыкальной школы. Это пример совмещения сценария и антисценария: женщина считала, что ребенка можно заставлять, но только не играть на инструменте!

Действительно, если говорить о родительском поведении, то чаще это смешение тактик. Лиза, 31 год, так обрисовала свое родительское «наследство»: «Я насильно ребенка не кормлю (антисценарий), уроки проверяю с руганью, криками и нервами (сценарий), но ужасно переживаю по этому поводу, друзей детям не навязываю (антисценарий), день рождения всегда отмечаем ярко и празднично (сценарий)».

Конечно, гораздо легче стать хорошими родителями, когда есть положительный опыт собственного детства. Потому что именно собственные родители для нас — тот маяк и ориентир, с которым волей-неволей мы сверяемся всю жизнь. Стратегия «поступать, как родители» впитывается нами на бессознательном уровне, поэтому гораздо больше распространен вариант следования родительскому сценарию (как позитивному, так и негативному), нежели антисценарию.

Призывы в духе «взять полную ответственность на себя» чаще всего просто бессмысленны. Фундамент, заложенный родителями в детстве, навсегда останется фундаментом, на котором будет строиться наша дальнейшая жизнь. Но последующие надстройки мы уже можем возводить сами, меняя собственную жизнь и направляя жизнь своих детей.

Цена родительских ошибок велика, но не фатальна. Известный английский психолог Дональд Винникотт ввел понятие «достаточно хорошей матери», которая ошибается, но стремится исправить свои ошибки. Это естественная, любящая, слышащая своего ребенка женщина, а не робот-идеал. Понимая, что своим поведением она причинила ребенку боль, достаточно хорошая мать всегда сообщит ему о своей неправоте и попросит прощения.

Цена родительских ошибок велика, но не фатальна. Поняв, что мы были неправы, мы всегда можем сказать об этом ребенку и попросить прощения.

У каждого из нас есть право на ошибку. Главное — не заниматься самобичеванием, а спокойно оценить ситуацию и постараться по возможности исправить последствия. Начать «работу над ошибками» никогда не поздно, и первый шаг можно сделать уже сегодня.